Иван Поддубный: о полезности молока и бабьей вредности
Восточные единоборства могли бы войти в европейскую моду на полвека пораньше, если бы не подданный Российской империи, легендарный Иван Поддубный. В 1910 году один японец основал в Париже школу джиу-джитсу. В рекламных целях пригласил помериться силой Поддубного, на тот момент шестикратного чемпиона мира по классической борьбе… В общем, потом еще добрых полвека европейцы считали восточные единоборства шарлатанством. Ведь Ивану Максимовичу понадобилось минуты три, чтобы одолеть японца. Ненароком Поддубный ещё и сломал мастеру джиу-джитсу ногу…
Ямочка на квадратном подбородке, кольца нафиксатуаренных усов, горделивая осанка, выдающийся рост (для начала ХХ века 185 сантиметров – довольно много). Поддубный всё человечество делил на сильных и прочих. Любимой шуткой Ивана Максимовича было дать кому-нибудь подержать свою массивную трость. Девяносто девять человек из ста роняли ее себе на ногу — трость-то, с виду деревянная, внутри была сплошь из чугуна. В 10-х годах в Петербурге вышел в свет альбом «Борцы», и Поддубному там дана такая характеристика: «Из всех законов жизни знает один: «homo homini lupus est» (человек человеку волк). Не бросит, так поломает». «Есть ли на земле кто-нибудь, кто вас может одолеть?» — спрашивали Поддубного. «Есть! — вздыхал великан. — Бабы!».
А между тем, если бы не бабы, он и борцом-то не стал, а крестьянствовал бы, как и его отец и братья, не покидая пределов малороссийского села Красёновки. Все Поддубные отличались богатырской силой. Отец, Максим Иванович, останавливал бричку, взявшись за колесо, за рог пригибал к земле быка. Наследственность и Ивана была что надо. Его, новорожденного, сельский поп при крещении даже удержать не смог — уронил в купель раньше времени, так яростно вырывался из его рук это тяжёлый маленький «геракл». К 17-ти годам грудь Ивана была как бочка. Однажды они с отцом везли в город доверху груженную зерном телегу и намертво застряли в грязи. Выпрягли волов, встали на их место сами – и вытянули. Впрочем, этот их гераклов подвиг несколько померк, когда брат Ивана Митрофан вытащил из колодца упавшую туда лошадь.
Но при этом жили Поддубные небогато – земли две десятины, а поди-ка прокорми таких здоровяков. Потому и Оленьку, дочь зажиточного соседа, за Ивана не отдали. А ведь он Оленку любил и переживал сильно… Потому-то и уехал из родного села в Крым, в Севастополь. Устроился в порт — по четырнадцать часов в день таскал по трапу многопудовые мешки. Следующий жизненный поворот тоже произошёл из-за женщины.
По улицам Севастополя расхаживала удивительная процессия: слон, голоногая барышня в газовой юбочке, клоун в колпаке, гариллообразные, мощные борцы — один, почти совсем голый, чёрный, закованный в цепи, другой — лохматый, в какой-то хламиде из шкур. «Только в цирке Бескоровайного! Спортивный борцовский чемпионат! — надрывался зазывала. — Дикий африканец против пещерного человека, выкормленного на сыром мясе! Кому достанется титул «Самый сильный человек на Земле?» — надрывался зазывала. В Феодосии, правда, и без цирка знали, кто самый сильный человек на земле — портовый грузчик Ваня Поддубный. Он, впрочем, очень скоро и сам дебютировал на цирковой арене – гири «кидал». А всё потому, что понравилась ему канатоходка, венгерка Эмилия. Ей было под сорок, Ивану – двадцать семь, и он хотел на ней жениться. Да только вот опять не удалось: венгерка сбежала с каким-то купчиком. Но в цирке Иван застрял — втянулся, во вкус вошел.
Много там, конечно, было и жульничества. «Африканца» с ног до головы мазали гуталином. Пещерный человек тоже, конечно, был из этой серии. Вот смеху было, когда этим ряженым заинтересовались ученые, и директору цирка пришлось от них откупаться… Впрочем, на Поддубного публика ломилась резвее, чем на пещерного человека! В «Парад, алле!» он, прогибая помост, выходил, безо всякого жульничества удерживая троих гимнастов на вытянутой руке. Иной раз ему на плечи клали телеграфный столб, и с обеих сторон повисали человек по десять, пока столб не ломался. Но главный номер, конечно, сама борьба. Исконно русская, «на кушаках»: соперники забрасывали кожаные ремни друг другу на талию, брались за края и — кто кого повалит. Против Поддубного ни один больше пяти минут устоять не мог. После очередной победы публика выносила его, 114-килограммового, на руках. Лестно! Деньги опять же в цирке хорошие. После представления — на извозчика, едешь себе барином, знай бегущим вслед мальчишкам пригоршни медяков бросай. «У меня ни разу никто часов не снял, бумажника из кармана не вытащил. А ведь это мальчишки следят, карманников не подпускают», — гордился Поддубный. Хорошая настала жизнь! А тут и новая любовь с Иваном приключилась. Снова с гимнасткой.
Однажды, раскачиваясь на трапеции, Маша Дозмарова кокетливо попросила: «Иван! Снимите меня». Одной его ручищи хватило, чтоб обнять ее за талию, а когда поставил Машу на пол, оказалось, что она ему и до подмышки не достает. Дыхание в зобу сперло от нежности: как же она, такая хрупкая, выделывает на своей трапеции чудеса, крутится, повисает вниз головой?
После представления Иван Максимович теперь всякий раз провожал Машу домой. По дороге она весело болтала, он все больше отмалчивался, смущенно поглаживая рыжий ус. Неудивительно, что Поддубный так невнимательно отнесся к письму из Петербурга. Его звали в столичное Атлетическое общество, состоявшее под августейшим покровительством великого князя Владимира Александровича. Дело в том, что Общество получило приглашение участвовать в чемпионате мира по французской борьбе, а собственных достойных кандидатов в столице не нашлось. «Не откладывайте приезда, так как он связан с вашей будущей карьерой», — написал Ивану Максимовичу президент Общества, граф Рибопьер. Но какой граф? Какой Петербург? Какое августейшее покровительство, когда его жизнь — это цирк, гастроли, Маша…
В Тифлис ехали поездом. По дороге Турнер — укротитель львов — дымил сигарой в открытое окно и рекламировал предстоящие грузинские удовольствия, вызывая Машин заливистый смех: «Я знаю в Тифлисе потрясающий духан! Маша, вы пойдете со мной пить вино? Поддубного не возьмем — он же трезвенник. Все тело свое феноменальное бережет, пропащий человек! Вон, посмотрите, как от сигарного дыма нос воротит! Пардон, пардон. Иван, не смотри на меня так! Хочешь — возьмем тебя в духан. Закажем тебе двух жареных барашков. С твоей прожорливостью двух — в самый раз…»
В духан они так и не попали. Турнер в первый же день тифлисских гастролей погиб от лапы взбесившегося льва. А еще через день Иван, стоя за кулисами, услышал странный шлепок, потом визг, крики… Выглянул — пустая трапеция легко покачивается под куполом, а Маша лежит на арене. Мертвая. С цирком было покончено.
Отупевший от горя Иван побрел на вокзал и купил билет на ближайший поезд. Ближайшим оказался петербургский. Что ж! Петербургское Атлетическое общество все-таки заполучило его…
Гамбургский счёт
Это было время, когда слово «спорт» понемногу входило в моду. В столице стали даже издавать специальные спортивные журналы, писавшие о воздухоплавании, автомобилизме и борьбе. Правда, спортом признавалась не та борьба «на кушаках», которая практиковалась в цирках, а новая, французская (на самом деле позаимствованная у древних греков). Вот и пришлось Ивану Максимовичу в 35 лет сменить черкеску, в которой он с успехом выступал в малороссийских цирках, на французскую борцовскую форму: ботинки со шнуровкой, трико и тонкую фуфайку. И всерьёз переучиваться за считанные месяцы, оставшиеся до чемпионата мира в Париже. День был расписан по минутам. Сначала — пробежка по парку с пятифунтовыми гантелями в руках. Потом — «докторский ящик» (паровая ванна с пятидесятиградусной водой). Потом — ледяной душ. Потом — переодевание в новомодную форму: тонкая фуфайка, трико, высокие башмаки со шнуровкой. Восьмичасовая тренировка на ковре. А по вечерам Иван рассматривал картинки в книгах, ломал неподатливый язык, заучивая чудные французские термины: «тур де бра» — захват руки и бросок через плечо, «тур де анш» — поднятие на бедро с захватом головы. О пропащей жизни задумываться было некогда…
И вот — Париж. Одиннадцать вечеров подряд Поддубный играючи укладывал соперников на лопатки. И тут, в двух шагах от заветной ленты чемпиона, двенадцатому противнику — парижанину Раулю де Буше — судьи присуждают победу. В том бою очевидного победителя не было, но француз якобы продемонстрировал большее мастерство, ловко выскальзывая из захватов Поддубного. Еще бы ему не выскальзывать! «Мой противник смазан жиром!» — на первых минутах боя пожаловался судьям Иван Максимович. Но те вместо того, чтобы дисквалифицировать обманщика, велели… время от времени вытирать его полотенцем. Ровно через минуту после такого обтирания тело француза снова покрывалось маслянистым потом.
После того поражения Поддубный три дня просидел взаперти в своем гостиничном номере и отказывался от еды, чем поверг в ужас своего тренера. «Иван, при твоей комплекции, привычке к большим нагрузкам и обильной пище нельзя голодать!», — кричал тренер, стоя в гостиничном коридоре перед запертой дверью. А когда Поддубный, наконец, вышел, ему объяснили, что соперник, этот бывший парижский мясник с фальшивой приставкой «де» к честной буржуазной фамилии Буше, три месяца подряд втирал в тело оливковое масло. И что на чемпионатах мира честного судейства не жди — куда там цирку с его наивным пещерно-африканским надувательством! А если кто желает качать права, то всегда найдется способ его нейтрализовать. Например, выпустив против строптивца соперника, зараженного фурункулезом (несколько минут возни на ковре — и красные бугры на пояснице обеспечены, а то и заражение крови). По-настоящему честный бой устраивается только раз в году, в одном трактире в Гамбурге, при закрытых дверях и занавешенных окнах. Даже понятие такое появилось — «гамбургский счет». Остальное же — форменное жульничество!
Ну ничего… Поддубный дождался случая посрамить французов за коварство. Это случилось уже через год, на следующем чемпионате мира.
Состояние в салфетке
— Господа, это же позор для России! — горевал бравый гвардейский офицер, сидя в бархатном кресле партера цирка Чинизелли. — В кои-то веки Петербург удостоился чести проводить чемпионат мира по французской борьбе, а единственный русский борец Поддубный совершенно не в форме! Так раскис после прошлогоднего поражения в Париже, что, говорят, совсем перестал тренироваться. Оно и видно! В технике не искусен, малоподвижен, неповоротлив, не спортсмен, а медведь! Вы только посмотрите, как тяжело он дышит к концу схватки.
— Но тем не менее в десятке боев он ни разу не проиграл и, кажется, выйдет в полуфинал — возражал другой офицер.
— Да ведь и настоящего противника у него пока еще не было. А против французов — нипочём не устоит! Что за славные ребята эти французы!
Антрепренер «славных ребят-французов», мсье Дюпон слышал этот диалог, стоя в кулисах. Он был весь в сомнениях. С одной стороны, офицер прав: дышит Поддубный неважно… Но с другой… Дюпон же наводил справки: тайно, в глухой провинции, Поддубный тренировался весь год, и вроде бы, даже опробовал какие-то новые приемы: толчки, подрывы, заимствованные из татарской борьбы… Бережёного Бог бережет, лучше всё-таки изменить условия контракта. Изначально планировалось, что чемпион получит 3 тысячи рублей, ещё 2 тысячи распределялись между вторым, третьим и четвертым местами. Дюпон рассчитывал, что все четыре первых места возьмут его подопечные, но теперь, посмотрев на Поддубного, засомневался. От опытного глаза не укрылось: Иван Максимович валяет ваньку, борется вполсилы, настоящей своей формы показывать до поры до времени не хочет… В общем, Дюпон решил изменить условия, объявив публике, что все пять тысяч получит чемпион. «Шеф, кого вы испугались?» — храбрился Рауль де Буше. «Болван! — отрезал Дюпон. — Даже не надейся победить русского на этот раз! Трюк с маслом во второй раз не пройдет. Твоя задача — просто вымотать Поддубного как следует, и тогда нашему Полю Понсу будет проще с ним сладить. В финале победителем должен стать Понс, это решено, не смей спорить! Все пять тысяч вручат ему — после сочтемся».
Поддубного французы недооценили. Какое там вымотать! На теле Рауля де Буше после схватки с ним ни единого живого места не осталось! Единственное, что смог поделать француз — это за секунду до того, как его лопатки были намертво прижаты к ковру, крикнуть судьям, что не хочет продолжать схватку. Получилось, что Поддубный победил де Буше, но както вроде не до конца… Зато на другой день главную надежду Дюпона — Поля Понса — Иван Максимович прижал к ковру прежде, чем тот успел опомниться.
Арбитр свистел возмущенно, но Поддубный не выпускал поверженного соперника, пока десяток дюжих зрителей его самого не стащили с ковра за ноги. «С французами иначе нельзя, — объяснил Иван Максимович. — Непременно каверзу какую-нибудь выдумают». Они и пытались выдумать. Пока зал ревел от восторга и на ковер летели картузы, котелки и цилиндры, мсье Дюпон о чем-то суетливо шептался с судьями. Поддубный догадался: они хотят вернуть первоначальный премиальный расклад… Ну уж врешь! Подняв руку и дождавшись тишины, Иван пробасил: «В афишах объявлено, что победитель получает 5 тысяч рублей. Прошу принести деньги». Тут на ковер выбежал Рауль де Буше и, сорвав пиджак, требовал, чтобы Поддубный сейчас же боролся с ним — мол, накануне их поединок остался незаконченным. Зал взревел снова, требуя прекратить интриги. Тут меж рядов кресел, на ходу надевая шляпу с плюмажем, стал пробираться старик в пышном мундире — это был петербургский полицмейстер Галле. Он приказал арестовать кассу чемпионата, изъять пять тысяч и прямо на месте вручить Поддубному. Кто-то из публики догадался принести салфетку из буфета — в нее-то триумфатор и завернул свой первый капитал вместе с чемпионской лентой.
Иван Поддубный (идёт последний) в кинохронике. Эпизод фильма Игоря Малахова «Своя доля. Сон»
Снова не везет в любви
В 1910 году неуемный Рауль де Буше предпринял очередную, теперь уже вовсе не спортивную попытку поквитаться с Поддубным — к тому времени уже шестикратным победителем мирового чемпионата, обладателем уникального титула «Чемпион чемпионов». В Италии, куда Иван Максимович приехал на гастроли, его поджидали пятеро апашей (местных наемных убийц). Иван Максимович попросту раскидал бандитов. И хотя «работа» осталась невыполненной, апаши стали требовать от заказчика плату. Буше отказался платить и получил смертельный удар по голове резиновой палкой. Публике было объявлено, что 24-летний борец скончался от менингита…
Поговаривали, что Поддубный решил уйти из спорта именно после этой печальной истории. На самом деле в сорок лет Иван Максимович снова влюбился. Антонина Николаевна Квитко-Фоменко была вовсе не похожа на его прежнюю хрупкую возлюбленную — громкоголосая, высокая, пудов шесть живого веса. «Существенная женщина», — восхищался Иван Максимович. А что родовитая дворянка, так он и сам теперь особа титулованная: «Чемпион чемпионов»! Решено было пожениться и на широкую ногу обустроиться в Красёновке. 120 черноземных десятин, усадьба в два дома с садом, щегольская коляска… О былых победах на ковре Ивану Максимовичу вспоминать было некогда. Разве что почитает иногда в газете об успехах своего ученика Николая Вахтурова, полюбуется на его портрет (грудь как бочка, шеи не видно, лоб низкий): «Нинуша, погляди на него! Краше парубка я не видел! Злющий, как сто бисов». Молодая жена, кажется, полностью разделяла интересы Ивана Максимовича. И хозяйством увлеклась всерьез, даже предложила выписать из Австрии механика — строить дорогую мельницу. Управляющим Поддубный взял своего младшего брата Митрофана. Чрез что и прогорел — в самом буквальном смысле. Митрофан запьянствовал, был за это крепко побит братом и со зла спалил мельницу. В общем, Поддубный разорился. Пришлось возвращаться на цирковой ковер.
«Главное — Нинуша рядом, — считал Иван Максимович. — А деньги — дело наживное». Впрочем, он мог бы заработать сразу и много, согласившись на маленькое жульничество. Ему сказали: «В момент боя ты можешь почувствовать небольшой укол. Это гордость. На хрен гордость! Ты борешься со всем этим дерьмом и через год сам себе скажешь: «Марселос Уоллес был прав». Ну, вы понимаете, не именно так, конечно, сказали, но предложили «подвалиться» под борца N за 3 тысячи рублей. Потому что, мол, возраст берет своё, и рано или поздно всё равно же кто-нибудь уложит Поддубного на лопатки…
Что ж. Наступил момент боя, Иван Максимович вышел на арену и, не дожидаясь, пока соперник к нему прикоснется, упал на спину. Зрители свистели, требовали вернуть деньги. «Что вы наделали?» — шипел из-за кулис антрепренер. Поддубный усмехнулся: «Падать тоже надо уметь, а я ж нэ научився». Валяя ваньку, он всегда переходил на украинский, подчеркивая свою простонародность…
Скоро Российская империя вступила в эпоху потрясений. Первой мировой и революции Поддубный как-то практически не заметил. А вот когда страна загорелась пламенем Гражданской войны, от этого уже было не отмахнутся. В Керчи на Поддубного набросились озлобленные, голодные офицеры: «Разъели морду, мужичье! Стрелять вас надо!» Иван Максимович, конечно, намял обидчикам бока, но после пришлось спасаться из города на рыбачьей лодке. В Бердянске батька Махно велел цирковым бороться с его хлопцами. Поддубный, понятно, победил — бандиты принялись орать, стрелять в потолок. К счастью, их отвлекли — в город ворвались красные. Первым делом они арестовали Ивана Максимовича, перепутав его с каким-то Поддубовым, повинным в еврейских погромах. К счастью, ошибка обнаружилась.
Вся эта кровавая неразбериха занимала Поддубного ровно настолько, насколько касалась его самого. Такие абстракции, как социальный строй, борьба классов и патриотизм, занимали его мало. Гораздо больше интересовало, как в голодные времена насытить громадное тело, привыкшее к обильному питанию. А потом навалилась и другая беда — жена сбежала от него, прихватив остатки накоплений и даже ящик с золотыми медалями — два пуда золота!
Иван Максимович неделю ни с кем не разговаривал и, кажется, никого не узнавал. Хотели уж свезти его в сумасшедший дом, да понемногу страсти улеглись. Вот только во взгляде «Чемпиона чемпионов» навсегда осталась горечь, плохо сочетавшаяся с мышечной мощью. Не прошло и полугода, как коварная Антонина прислала письмо: «Прости! На коленях пройду весь путь к тебе, Ванечка!» Он не простил и не ответил.
А через два года, осенью 1920-го, Ивану Максимовичу довелось встретить свою последнюю любовь — мать молодого борца Ивана Машошина, вдову лет сорока. Когда Иван Максимович шел в их дом, соседки смеялись: «Вон жених идет!» Мария Семеновна краснела: «Тоже мне жених. Чучело, а не жених»…
К церкви Поддубный подкатил на автомобиле, с двумя представительными шаферами. «Венчается раб Божий Иван рабе Божьей Марии»… Так образовалась у Ивана Максимовича новая семья — на этот раз крепкая, настоящая. А семья — она денег требует. Вот бы пригодился теперь ящичек с золотыми медалями! Тут как раз подвернулся чикагский антрепренер, предложил гастроли. Вскоре весь Чикаго был обклеен странными афишами: «Из России приехал знаменитый Иван Грозный! Человек, питающийся одним молоком!» «Хм-м. Вроде пещерного человека», — усмехался в усы Поддубный. А, ладно! Грозный так Грозный. Молоком так молоком (посидел бы тот, кто это придумал, на одном молоке, без хлеба, овощей и мяса!). Главное — чтобы заплатили прилично.
Заплатили-то ему хорошо, но Америка Поддубному все равно не понравилась. Дикая страна, о классической борьбе слыхом не слыхивали! Бьют кулаками по лицу, ногтями царапаются, а то и за усы хватают, а в зале — вой, свист, драки, бутылки на ринг летят. В России лучше.
Роковая бильярдная
Вернувшись из Америки, в 1927 году Поддубный осел с женой и пасынком в курортном Ейске. Купили просторный бревенчатый дом с садом. Жаль, советская власть не дозволяла обзавестись собственным предприятием. Была в Иване Максимовиче некая предпринимательская жилка! Она-то его и сгубила…
Когда в 1941 году Ейск заняли немцы, Поддубный взял да и открыл собственную бильярдную. А что? Можно же, не то что при коммунистах… «С нашей семьи достаточно, что пасынка на фронте в первые же дни войны убили, — рассуждал Иван Максимович. — Вон Маруся как горюет! А мне воевать поздно, возраст не тот. Я в их политику не лезу, никого не трогаю, так и меня пусть никто не трогает». И ведь, что удивительно, не тронули! Ни немцы, хотя Поддубный расхаживал по улицам с орденом Трудового Красного Знамени на пиджаке, ни наши, когда освободили Ейск. А ведь могли бы и расстрелять как пособника фашистов. Впрочем, в бильярдную к Поддубному не одни только офицеры вермахта хаживали, но и соотечественники. Бывало, шушукались о чем-то в задней комнате. Кто их знает, может, подпольщики?
Единственным наказанием Поддубному за ту бильярдную был отказ… выдать какой-то особый паек на питание. Власти ограничились продуктовыми карточками по литере «Б» (их получали после войны только нужные специалисты). Но разве к такому питанию привык Поддубный? «Я по килограмму хлеба за раз должен съесть, — страдая от голода, говорил он, — а эти сукины дети всего 500 граммов дают. Надо написать Ворошилову — пусть меня прикрепят к какой-нибудь воинской столовой».
Ворошилов отмалчивался — видать, затаил обиду за бильярдную. И Поддубный, чьи предки жили до ста двадцати пяти лет, не дотянув и до восьмидесяти, стал заметно сдавать. 8 марта 1949 года его не стало. Пышные похороны устраивать поостереглись. А у Марии Семеновны средств хватило только на простую табличку да оградку. Вскоре шум подняли американцы: мол, могила «Чемпиона чемпионов» травой поросла! В результате в городском парке появился памятник: «Русскому богатырю Ивану Поддубному».
Ирина Стрельникова #совсемдругойгород экскурсии по Москве
Хорошо написано. Хотя про ящик с медалями, 32 кг золота… это миф, конечно. ))