Библиотека

Рыбные лавки на Немецком рынке были особая статья. Многопудовые осетры с острейшими, как иглы, носами; грузные, не в подъем одному человеку, белу­ги; розово-желтые семги, каких не увидишь и в Ар­хангельске, на их родине… Судаки, караси и лещи «пылкого заморозу» соответствовали здесь крупной птице — гусям и индейкам: эти еще были на виду и на счету, а весь прочий рыбий народ был без счету, им были набиты огромные многопудовые плетенки и короба из щепы, стоявшие на полу.

Как-то старообрядческий епископ Иоанн отлучил временно Арсения Морозова от церкви за то, что тот приказал попу обвенчать двух родных братьев на двух родных сестрах. В наказание, кроме отлучения, Морозов был послан епископом помолиться и просить прощения у мощей святителя Николая в г. Бари в Италию.«Ну что ж, – говорил, вернувшись, Арсений Морозов, – ничего, съездил, сто целковых день стоил! А всё же обвенчал! Уж очень ребята-то были хороши».

Из протокола допроса старообрядца Поскрякова Ф.С.: «В беседе он мне сказал: «По описанию законов божьих все сбывается, к власти пришел Иуда». Признаете Вы это?
Ответ: Я это отрицаю.
Вопрос: Как же Вы это отрицаете, когда Савкин доказывал Вам то, что Вы не правы и Вы ему на это заявили, что он сам не прав. Был такой разговор?
Ответ: Такого разговора не было. Я с ним говорил, о том, что всё делается по закону Божьему. Каждая власть есть от Бога и что большевики пришли к власти на основании предсказаний библии».

Некоторые потомки первых переселенцев так и остались в окрестностях Юрьева, и по сей день живут там, на берегу Чудского озера – с Эстонской стороны. Долгое время именно там сохранялся центр федосеевской иконописи и медного литья (медные литые иконы были запрещены Никоном, но староверы, конечно, продолжали их лить). Когда федосеевская община образовалась в Москве, на Преображенке – неизвестно. Возможно, это были пришлые федосеевцы, Бог знает когда перебравшиеся в Москву. А, может, они были из тех, кто вообще никуда не уходил из Москвы, сначала на свой страх и риск, а позже укрываясь под крылышком Прасковьи Фёдоровны, вдовы соправителя Петра I слабоумного Ивана V, проживавшей неподалеку, в царском имении Измайлово, и вовсе не питавшей симпатии к церковной реформе, зачем-то затеянной ее свёкром Алексеем Михайловичем. В таком случае кто и когда донёс до них сведения об учении Феодосия Васильева и «сагитировавший» присоединиться – опять-таки не понятно. Точно известно, что к 1760-м годам федосеевская община на Преображенке уже была…

Вера в Пирогова была такая, что однажды к нему привезли человека вовсе без головы (бедняга попал под поезд) и долго не верили, что медицина здесь бессильна. У его дверей вечно выстраивалась очередь. А он еще, бывало, обходил паперти петербургских храмов, выискивая среди калек «интересные случаи».

В последний раз Пиросмани видели на улице в дни Февральской революции: Нико повесил на грудь красную ленту с русской надписью «Свобода». Встретил знакомого, сказал, улыбаясь: «Моего тезку сбросили! Правильно! Долой Николая!» В первых числах апреля 1918 года давний приятель Нико сапожник Арчил Майсурадзе нашел его в подвале дома № 29 на Малоканской улице. Нико лежал на полу, прямо на битом кирпиче, и на вопрос: «Кто здесь?» — сумел ответить: «Я». Он уже никого не узнавал; врачи в больнице (Арчил отвез его туда на фаэтоне) диагностировали одновременно нефрит, отек легкого, застой в печени и гипертрофию сердечной мышцы. Документов у Пиросмани давно уже не было, и в больничной книге записали: «Мужчина лет 60, бедняк, происхождение и вероисповедание неизвестно». А раз неизвестно, то на христианском кладбище места бедняге не нашлось, и похоронили его без отпевания, неизвестно где…