Отрывок из книги в.к.Николая Михайловича «Император Александр I. Опыт исторического исследования»
Из сочинения в.к.Николая Михайловича Романова «Император Александр I. Опыт исторического исследования»
«Как правитель громадного государства вообще, благодаря сперва его союзникам, а потом врагу, Наполеону, он навсегда займет совсем особое положение в истории Европы начала XIX столетия, получив и от мнимой дружбы, и от соперничества с Наполеоном то наитие, которое составляет необходимый атрибут великого монарха. Его облик стал как бы необходимым дополнением образа Наполеона, до того эти два человека — антиподы умели каждый на свой лад обворожить и подчинить своей воле окружающих их людей. Оба нашли противодействие только в одной нации, а именно в стране Альбиона, которая вообще не признает или редко признает мировое значение личности, особенно другого народа. Кроме англичан, все остальные народности Европы сперва подчинялись власти и влиянию Наполеона, а после него — Александра. Если бы была в ту эпоху хоть одна фигура, напоминающая Бисмарка, то обстановка изменилась бы и для Наполеона, и для Александра, но ни Меттернихи, ни Талейраны не могли, как они ни старались, затмить влияния ни того ни другого. Что же касается Александра, то гениальность Наполеона отразилась, как на воде, на нем и придала ему то значение, которого он не имел бы, не будь этого отражения, может быть, это парадокс, но мы его допускаем.
Если обратиться к деятельности императора Александра I по отношению к России, то время его правления нельзя причислить к счастливым для русского народа, все добытое на полях брани кровью русских воинов было принесено в жертву идеи Священного союза, а Россия продолжала пребывать в глубоком сне, в котором военные поселения не могли дать живой струи, а покровительство, оказанное разным сектам и масонству, только породило насаждение тайных обществ, которые благодаря событиям 14 декабря 1825 года надолго отвели Россию на путь самой убежденной реакции николаевского режима. Случилось нечто неожиданное: после блеска вступления на престол и мировой славы победы русского оружия Александр Павлович оставил брату тяжелое наследство, страну, изнеможенную от прошлых войн, а еще более от аракчеевщины, и весь организм больным и утомленным, а внутри — полнейшую дезорганизацию власти и всякого порядка, при полном отсутствии какой- либо системы управления.Два вопроса тем не менее ни на минуту не потеряли ни интереса, ни полной последовательности в действиях. Мы говорим о Польше и о военных поселениях. Здесь работа кипела и не ослабевала. Воплощение идей либерализма годов юности и лагарповских заветов нашли для себя применение в устройстве Польского королевства, столь противном опять- таки интересам России. На этой почве не помогли ни советы, ни увещания приближенных людей, даже иностранного происхождения. Александр, начиная с злополучных дней Венского конгресса, шел твердой поступью и добился своего, не удовлетворив надежд неутолимых поляков и глубоко огорчив всех русских. То же самое случилось и с военными поселениями. И здесь, большинство голосов не одобряло этой меры и малопонятного нововведения; даже Аракчеев осмелился вначале противиться такого рода фантазии, но Александр настоял на своем.
В нем было что- то врожденное, которое привлекало к нему людей. Французы называют это качество — “le charme” (шарм). Это врожденное свойство творило чудеса и обворожало всех тех, с кем ему приходилось встречаться. Если присоединить ко всему симпатичную фигуру Государя, его чарующую улыбку, выражение его глаз и манеру общения, то получалось то общее, что покоряло сердца. Недаром в собственной царской семье и мать, и супруга, и братья с их женами называли Александра нашим ангелом “notre ange” (наш ангел), а императрица Елизавета Алексеевна увековечила это прозвище в письме о его кончине: “Notre ange est au Ciel, et moi malheureuse sur la terre” (Наш ангел на небе, а я, несчастная, на земле)… Тот же образ ангела украшает Александровскую колонну на площади Зимнего дворца. Возможно, что в душе Александра Павловича и было нечто ангельское, потому что его доброта и благожелательность к ближнему не подлежат сомнению, но, к сожалению, эта черта нередко омрачалась другими порывами. Рядом с этой добротой иногда проявлялось и злопамятство, никогда вполне не угасавшее, кроме того, чувствовалась частенько и двуличность, которую сразу не каждому удавалось подметить. Двуличность никогда не оставляла Александра, составляя коренную черту его нрава, уже ранее объясненную. Она давала ему возможность одновременно работать и со Сперанским и Аракчеевым»…