Сандуны: как это было (по воспоминаниям актрисы Натальи Селезневой)
Актрисе Наталье Селезневой есть что рассказать о Москве. Она ведь всю жизнь здесь живет, родилась в районе Петровки. Ее рассказ о Сандуновских банях, какими те были на рубеже 40-50-х годов, о Петровском переулке, о Бабановой, о театре – уникален. Не откажем себе в удовольствии процитировать интервью, которое актриса дала журналу «7 Дней» весной 2016 года».
«Мне до сих пор трудно привыкнуть к названиям улиц Дмитровка, Петровский переулок… Для меня это улицы Пушкинская и Москвина — места моего детства. Мы жили в знаменитых бахрушинских домах, в двухэтажном флигеле. К тому времени, когда я родилась, — уже в коммуналке. Хотя в 20-х годах флигель принадлежал только двум семьям — нам и семье Мейерхольда, с которой моя мама и тетя очень дружили. У нас имелись и огромная кухня, метров тридцать, и чулан для хранения дров, и ванная, которая топилась этими дровами, — наша семья была зажиточной. В нашем же дворе жил Есенин у своего друга Мариенгофа. Им, видимо, нечем было топить буржуйку — мама рассказывала, что они все время отрывали доски от штакетника. А потом настали другие времена, и у нас в квартире началось «уплотнение». Нам на всех выгородили четыре небольшие комнаты: две тетке с мужем и две моим родителям. В остальные заселились посторонние люди. В том числе и в ванную. <…> Она была большая, с окном и предбанником… А потом, в 45-м, родилась я и росла, не представляя, что в квартире может быть душ или ванна. Раз в неделю мы просто ходили в Сандуновские бани. <…>
Сандуновские бани были прекрасные. Например, там продавался «Дюшес» — грушевая газировка в стеклянной бутылке. Откроешь — и море пены. На входе сидели огромные тетки в белых халатах — и выдавали крахмальные простыни. Когда денег не было, мы шли за 30 копеек во второй разряд. Там были шайки, прекрасный запах мочала и дешевого мыла… А когда у мамы заводились денежки, шли в высший разряд. <…> В высшем потолки расписаны амурами, золотые колонны, бассейн, банщица, которая тебя моет. И еще ходили там тетки роскошные, белотелые. <…> Абсолютно кустодиевские, с волосами до попы. После бани была обязательная процедура — массаж. Помню этот особый хлопающий звук. Я занавесочку так приоткрою и смотрю: лежит это белое тело, и по нему массажистка лупит. Я все недоумевала, как они это терпят, зачем, им же больно. Нет, Сандуновские бани — это часть моей жизни, причем прекрасная часть. Меня до сих пор туда тянет. И, как приспичит, я все бросаю и лечу в Сандуны…
<…> В наших же домах жила актриса Бабанова Мария Ивановна. И перед спектаклем она гуляла по палисаднику с собаками. А нам после «уплотнения» остался роскошный огромный балкон. Тетка Женя всякий раз тащила меня на балкон смотреть на Марию Ивановну, как та гуляет с двумя лайками. Насколько я понимаю, кроме этих лаек у Бабановой никого не было: муж оставил ее, совершив какое-то страшное предательство, и она ушла в затвор. Для нее существовал только театр и ее собаки. Бабанова была старой, и лайки были старые, страшные. Ярко-желтые. Видимо, оттого, что они все время лежали на паркетном полу, который полотеры тогда натирали ярко-желтой мастикой. Ушанка на голове у Бабановой была такого же цвета, и я все гадала, не из собак ли она… А из-под ушанки выбивались выбеленные локоны. Мария Ивановна не меняла прическу с молодости. Мы все привыкаем к тому, что нам когда-то очень шло. <…> Для моей тетки она была живая легенда, кумир. Женя рассказывала, как Бабанова играла у Мейерхольда китайчонка, и когда этот мальчик-китайчонок вешался от невыносимой жизни, то болтались бабановские маленькие трогательные ножки, и зал рыдал. Но я видела перед собой непонятную, нелепо одетую старую женщину. Так было, пока тетка не потащила меня в кинотеатр на свою Бабанову.
Это оказался мультфильм «Сказка о рыбаке и рыбке», где Бабанова озвучивала рыбку. И я впервые услышала голос Марии Ивановны — ласкающий, завораживающий, волшебный. Теперь-то я понимаю, вся Бабанова для моей тетки состояла из этого голоса и таланта, а старой женщины с белыми паклями она просто не видела. Мультфильм меня потряс. Произошло чудо: я полюбила Пушкина. Мне было пять с половиной. И с тех пор Пушкин — это мое все. У меня есть суворинское издание — полное собрание сочинений к 50-летию со дня смерти Пушкина. Выпущенное таким маленьким тиражом, что даже не досталось Чехову. Помню день, когда я его купила. Я как раз получила стипендию — 28 рублей. И почему-то пошла из Щукинского училища домой не привычной дорогой, а по улице Горького (теперь это Тверская). Завернула в проезд Художественного театра (Камергерский переулок), а там — букинистический магазин, и стоят томики в углу, написано: «Пушкин. 28 рублей». Стоили бы они 29 рублей, я бы не смогла купить. А так как раз хватило. Теперь это собрание сочинений поедет в Санкт-Петербург, на Мойку, 12, в музей-квартиру Пушкина. <…>
У нас все были фанатичные театралы. Бабушка дружила с мхатовской актрисой Анастасией Зуевой. И Анастасия Платоновна приносила приглашения в театр, и тетка с матерью бегали на все спектакли. А вот меня в первый раз в театр сводили неудачно. Это была «Синяя птица». Весь этот символизм, дети вереницей, душа сахара, душа воды… Меня тетка вывела зареванную, настолько мне не понравилось. <…>
Мое отвращение к театру продлилось до тех пор, пока мы с теткой года через два-три не пошли на утренний спектакль «Дворянское гнездо». И вот открылся занавес, запахло клеем, которым клеят декорации. Примешивался и запах грима, пудры и одеколона, с помощью которого отклеивают бороды, усы. Это специфический запах театра, который я сразу полюбила. А потом из темноты стал проступать рассвет, высветил очертания веранды, колонн… Непередаваемое чувство: видишь на первом плане усадьбу, а в перспективе — деревья, небо и этот рассвет. Он заполнил всю сцену… Все, я влюбилась в театр. Стала театралкой, как мама и тетя Женя»…
Полный текст интервью, взятого Екатериной Рождественской у Натальи Селезневой для журнала «7 Дней» – на сайте «7 Дней»