Александр Алехин любил шахматы и кота

Однажды в оккупированной Франции генерал СС, большой любитель шахмат, велел привести к себе чемпиона мира Александра Алехина. Сели играть. На двадцать восьмом ходу генерал сдался. Алехин развернул доску и предложил продолжить партию с момента капитуляции, но только поменявшись фигурами. На одиннадцатом ходу генерал сдался снова. Тогда Алехин опять развернул доску и минут через пятнадцать объявил эсэсовцу мат…

Сеанс игры в живые шахматы 20 июля 1924 г, Дворцовая площадь. Фото с сайта www.pastvu.com

По диагонали из угла в угол и обратно, словно слон по шахматной доске, в отчаянном поиске спасительного решения… Постаревший, больной Алехин мерил шагами грошовый номер пансиона в Эшториле — пригороде Лиссабона. Выхода из кошмара не находилось. От жены уже два года ни слуху ни духу. Друзья отвернулись (да и были ли у него когда-нибудь друзья?). Последняя горсть эскудо отдана за бутылку дешевого пойла, сигарет купить уже не на что. День-два, и даже из этого клоповника его попросят. Хорошо же начинается 1946 год! Его, действующего чемпиона мира, немолодого и прежде уважаемого человека, безжалостно вычеркнули из жизни! Он – преступник, изгой. Его объяснения не приняты, оправдания сочтены неосновательными.

Катастрофа разразилась три месяца назад, поначалу прикинувшись удачей. Александра Александровича, с самого окончания войны прозябавшего в Лиссабоне — без денег, без турниров и без сеансов, — разыскали из Лондона: там готовился первый послевоенный шахматный турнир. Алехин на радостях даже бросил пить – впрочем, ему не раз уже приходилось делать это накануне ответственных соревнований. Вот только на этот раз усилия оказались тщетными. Едва он начал готовиться, как вслед за первым письмом из Лондона пришло другое. Мол, организаторы приносят свои извинения, но они вынуждены аннулировать приглашение господина Алехина — слишком многие гроссмейстеры отказываются садиться за шахматный стол с человеком, запятнавшим себя сотрудничеством с нацистами. Среди них и Эйве, десятью годами ранее восторженно превозносивший алехинский гений, и Файн, которому именно он, Алехин в свое время предсказал блестящее шахматное будущее, и даже Бернштейн, когда-то дневавший и ночевавший в его доме! Александр Александрович свалился с сердечным приступом, когда прочел все это. А, едва оклемавшись, кинулся писать в Лондон. «Я играл в шахматы при оккупантах только потому, что это было нашим с женой единственным средством пропитания. Мы были под непрестанной слежкой и угрозой концентрационного лагеря. Если голословные утверждения о моем «коллаборационизме» опираются только на это, мне нечего добавить, моя совесть чиста! Что касается статьи «Еврейские и арийские шахматы», опубликованной три года назад в «Паризер цайтунг» под моей фамилией, то она без моего ведома была существенно переписана, заголовок изменен. Всю мою жизнь — особенно после того, как я завоевал мировое первенство по шахматам, — люди приписывают мне совершенно абсурдные политические взгляды!»

Это письмо, кажется, еще больше всех обозлило. Во время турнира в Лондоне устроили совещание по «делу Алехина». Решено было не только бойкотировать его, но и обратиться в ФИДЕ с тем, чтобы лишить титула чемпиона мира. С тех пор Алехин из своего номера почти не выходил. Все пил и мучительно напрягал последние свои душевные силы с одной только целью – не думать о будущем. В какой-то месяц он чудовищно исхудал и опустился. Томительно тянулись дни, надежда уходила, как вода по капле. А на что, собственно, было надеяться? Если даже ФИДЕ не решится отобрать у него чемпионский титул, приглашать его все равно никуда уже не будут. Проблема разрешится сама собой: он тихо и без лишнего скандала угаснет от голода, пьянства и отчаяния, и в весьма скором времени…

8 марта к нему в номер постучали: «Сеньор, вам телеграмма». Алехин, не ожидая ничего хорошего, распечатал конверт. Ему пришлось прочесть телеграмму трижды, чтобы до конца поверить. Это был вызов от советского шахматиста Михаила Ботвинника на матч за мировое первенство. Ему, поверженному, протянули руку помощи — и кто же? Советы, еще не так давно числившие Алехина в непримиримых врагах! Нет, его гениальных шахматных мозгов решительно не хватало, чтобы понять все эти политические хитросплетения. И Бог с ними, и не хочет он ничего здесь понимать, главное то, что он спасен!

От счастья Алехин впал в какое-то горячечное смятение. Под предстоящий матч ему легко удалось раздобыть денег в долг. Он приоделся, решительно бросил пить, стал много гулять по Лиссабону. Встретив на улице мало-мальски знакомого человека, Александр Александрович жадно набрасывался, хватал за руки, возбужденно хохотал и без конца говорил о Ботвиннике. По ночам он почти не спал — все готовился, анализировал партии, разрабатывал стратегию…

Так продолжалось шестнадцать дней. А ранним утром 24 марта в комнату Алехина зашла горничная и увидела его мертвым. Александр Александрович сидел в кресле, на нем были пальто и шляпа, будто он только что вернулся с прогулки, перед ним на столе — тарелка, нож и вилка. Рядом, на перевернутом чемодане, раскрыта шахматная доска. Эта доска и эта посуда чуть позже и навели на подозрение, что четвертый чемпион мира по шахматам умер отнюдь не своей смертью, как утверждала полиция…

Прохоровская мануфактура

О счетной машине — Капабланке и невозмутимом Ласкере

«Вы что, Алехин, уже решили?» — изумился учитель математики. Время, отведенное на контрольную работу по алгебре, едва ли перевалило за наполовину, а вихрастый пятиклассник Саша Алехин уже порывисто вскочил и направился к дверям. «Решил! Я жертвую коня и через три хода выигрываю!» Немая сцена.

Он играл с семи лет — у них в доме шахматами увлекались все: старшие брат и сестра, отец, мать. На первый взгляд это была уважаемая московская семья. Мать, Анисья Ивановна, дочь купца Прохорова, основателя «Товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры», была утонченной и образованной, вот только несколько нервной дамой. Она вечно лечилась где-то на водах. Отец — потомственный дворянин Александр Иванович Алехин (именно Алехин, а не Алёхин, как по ошибке станут именовать великого шахматиста, несмотря на все его протесты).

Наравне с братьями Анисьи Ивановны он руководил Трехгорной мануфактурой в Москве, а еще заседал в Государственной Думе в Санкт-Петербурге и исполнял хлопотную должность предводителя дворянства в Воронеже, где имел родовое поместье. Но это лишь видимая часть айсберга. На самом деле отец успевал еще проигрывать астрономические суммы в казино (родные не раз угрожали отдать его под опеку). А мать была морфинисткой — от этого и лечилась на водах, впрочем, без успеха.

Детей все чаще оставляли на попечение гувернантки. Вот тут-то и начался страстный роман двенадцатилетнего Саши с шахматами. Как маленький Лужин в романе Набокова, он с головой погрузился в мир логических построений и хитроумных комбинаций, потому что разбираться в них было проще и приятней, чем в хаосе взрослой жизни. Иногда он играл с сестрой, чаще с братом, а в остальное время — по переписке. Князь Шаховской начинал письма к нему словами: «Милостивый государь Алехин!» — не подозревая, что пишет 13-летнему ребенку. Саша, впрочем, по большей части проигрывал, чем совершенно не смущался.

Он просиживал над доской сутки напролет почти без сна, без конца двигая по клеточкам утяжеленные свинцом фигуры, так приятно пахнущие древесиной и лаком. Дело кончилось нервной горячкой и менингитом. Месяц Саша провел в беспамятстве. Когда оклемался, был строжайшим образом предупрежден: год никаких шахмат!

А когда запрет был снят, Алехин снова окунулся в свое «шахматное безумие», и оказалось, что теперь он способен и выигрывать! Словно некоторый период бездействия был необходим его мозгам, чтобы созреть и окрепнуть. Он и сам не сразу осознал произошедших с ним перемен. И о шахматах как о карьере не думал. Напротив, он надеялся снискать славу дипломата (жизнь покажет, что в чем в чем, а в дипломатии и политике Алехин разбирался катастрофически плохо) и сделал для этого первый шаг — поступил в училище правоведения. Но уже к окончанию уважаемого заведения стало ясно: единственный род деятельности, которым может и должен заниматься Алехин, — шахматы. Собственно, выпускные экзамены в училище совпали с первым его международным шахматным турниром.

Первая встреча с Капабланкой, 1914 г.

15 марта 1914 года был великий день в его жизни. 21-летний Саша удостоился сесть за доску с действующим чемпионом мира Эмануэлем Ласкером! В Московском охотничьем клубе на Воздвиженке собралась внушительная толпа. Зрители держали в руках карманные шахматы. Ходы передавались шепотом, из уст в уста. Когда Алехин пожертвовал слона, публика было зашумела, но сердитый взгляд юного шахматиста заставил ее замолчать. Александр беспрестанно теребил клок волос на лбу и вскакивал после каждого сделанного хода. Ласкер невозмутимо попыхивал сигарой. Алехин наступал, Ласкер оборонялся. Сражение кончилось в пользу чемпиона мира, хотя эта победа далась ему нелегко. После окончания партии Алехин склонился над доской, его тонкие руки так и мелькали, проигрывая бесчисленные варианты…

Дальше был Петербургский турнир, и первым стал Ласкер, Алехин — третьим, а второе место получил Хосе Рауль Капабланка. Двухметровый брутальный красавец. Он снискал славу счетной машины: практиковал академичную игру без риска и сам сокрушался о скорой «ничейной смерти» шахмат. Мол, все быстро убедятся в беспроигрышности его тактики, и тогда выигрыш станет возможен только в случае грубой ошибки одного из соперников, а иначе будет всякий раз выходить ничья. Сыграв с Капабланкой, Алехин сказал: «Я не должен встречаться с ним, пока не наберу сил для поединка за звание чемпиона мира». «Но ведь чемпион — Ласкер!» — возразили ему. «Это временно. Скоро им станет Капабланка».

О плохой хорошей памяти

В 21 год Алехин в первый раз стал жертвой мировой истории. Поехал на турнир в Мангейм, а угодил в тюрьму. Просто когда до окончания состязания оставалось последних шесть туров, началась мировая война. Организаторы свернули турнир и наспех вручили лидировавшему Алехину главный приз ‑ 1100 немецких марок. В тот же день его, вместе с другими русскими арестовали в качестве гражданского пленного, а приз конфисковали.

Их с шахматистом Боголюбовым посадили в одну камеру, что существенно скрасило заточение: можно было разыгрывать партии вслепую, упражняя память. Доски и фигур в камере, понятно, не было, так же как и книг, и газет. Однажды на прогулке Алехин улыбнулся и надзиратель пометил его на четыре дня в карцер. Слава Богу, продолжался весь этот абсурд недолго: пленных поделили на годных к строевой службе и негодных, первых перевели под домашний арест в гостиницу Баден-Бадена, вторых отправили на родину. Алехина по болезни сердца причислили к негодным. Он и не знал, что у него неполадки с сердцем, но дотошные немцы докопались.

Вернувшись в Россию, он стал ездить по городам. И нашел свой «конек», позволявший неплохо зарабатывать на жизнь: сеансы одновременной игры, часто — вслепую. Это когда два десятка любителей шахмат сидят в одном большом зале каждый перед своей доской, а гроссмейстер заперт в какой-нибудь клетушке без доски и без фигур и играет по памяти. В этом аттракционе Алехину не было равных, наверное, за всю историю существования шахмат. В Серпухове одна дама, наслышанная о великом игроке вслепую, но не очень хорошо разобравшаяся, в чем суть, с нетерпением ждала приезда Алехина, а дождавшись, возмущалась: «Это сплошное надувательство! Он посмотрел на меня в упор, улыбнулся и сказал какой-то пошлый комплимент… Зачем же говорят, что он слепой?»

Его память была феноменальной! Однажды Алехин обратился к случайному встречному: «Добрый день, господин Полуэктов». — «Разве мы с вами знакомы?» — «Нет, но четыре месяца назад я стоял за вами в очереди в аптеке. У вашей дочери Анны шести лет был кашель, и вы, вынув рецепт из бумажника крокодиловой кожи, заказали микстуру по рецепту врача Заседателева и назвали фармацевту свою фамилию». Когда кто-то хвалил его память, Алехин грустно возражал: «Лишь та память хороша, которая умеет освобождаться от хлама. Моей это не удается». При этом он вечно забывал вещи в гостиницах, ресторанах, пролетках. И вообще плохо разбирался, что происходит вокруг.

История снова настигла беднягу весной 1919 года. Алехин давал сеанс в помещении бывшего офицерского собрания Одессы. Тут вошел человек в кожаной куртке и спросил, кто здесь Алехин. Александр Александрович сказал, что скоро доиграет и освободится. Чекист любезно согласился подождать. Потом они, светски беседуя, вышли на улицу, прогулочным шагом дошли до здания ГубЧК на Екатерининской площади, где Алехин был немедленно заключен в камеру неизвестно за что. Так он заметил, что в стране произошла революция. А еще — что большинство его знакомых бежали к белым или вообще эмигрировали.

Каким-то чудом Алехина — наследника фабрикантов, потомственного дворянина — все же не расстреляли и через месяц-другой отпустили. Видно, не обошлось без какого-то влиятельного поклонника шахмат. И Александр Александрович отправился в Москву. Оказалось, шахматная жизнь в Москве давно заглохла, и Алехин стал искать, куда бы ему податься. Попробовал тоже поучиться на киноактера в только что открывшейся государственной школе кинематографии. Учителей в нем главным образом нравилась память – Алехину достаточно было мельком взглянуть на отпечатанный текст, и роль крепко заседала у него в голове.

Но что-то не сложилось с актерством. И Алехин поступил на службу в Центррозыск. «Памятью». Изучив учетные журналы царской сыскной полиции, он осматривал каждого задержанного — вдруг тот уже где-то когда-то «светился». И стоило Алехину увидеть на теле гражданина, выдававшего себя, скажем, за добропорядочного Иванова, какую-нибудь родинку или шрам, как в уме тотчас всплывало описание точно такой же родинки или шрама у рецидивиста Петрова, и тому было уже не отвертеться!

Потом Алехина забрали в Коминтерн — организацию, якобы налаживающую связь с компартиями других стран, а на самом деле занимающуюся внешней разведкой. Александр Александрович числился там переводчиком (он с детства в совершенстве владел английским, французским и немецким). Но вряд ли его работа заключалась в этом, а в чем — Бог знает! Между делом Алехин успел жениться. Александра Лазаревна Батаева была лет на десять старше его, вдова, служила делопроизводителем. Они занимали комнату в коммуналке, имели собственный обеденный стол, небольшую кровать и комод. Пожалуй, все. Алехин никогда ни на что не жаловался, об успевших эмигрировать знакомых никогда не говорил, о былом положении и комфорте не вспоминал, так же как и о поездках на международные турниры. Все это, казалось, осталось в прошлом, а сам Александр Александрович превратился в обыкновенного советского служащего.

Весной 1920 года стараниями Всевобуча организовали первый в послереволюционной Москве шахматный клуб – в доме на углу Камергерского и Большой Дмитровки. Призеры в порядке занятых мест сами выбирали себе «кубки»: целая комната клуба была забита конфискованными у буржуев золотыми и серебряными вазами. Почетные дипломы были написаны от руки на серой бумаге. Зато в клубе почти всегда топили…

С сыном Александром

А еще через год, в начале 1921 года, когда сбежать из советской России стало практически невозможно, Алехин выкинул фокус: спешно развелся с женой, расписался с гражданкой Швейцарии Анной-Лизой Рюэгг и совершенно официально подал документы на выезд. Они познакомились по линии Коминтерна. Анна-Лиза была старше 28-летнего Алехина на 13 лет — так уж поведется, что все его жены будут значительно старше его. Активная коммунистка, она приехала в Россию, чтобы встретиться с Лениным. Новобрачные через Латвию добрались до Берлина и там расстались навсегда: он уехал в Париж, она — в родной Винтертур. Именно там 2 ноября 1921 года Анна-Лиза родила сына — тоже Александра Александровича. Алехин виделся с ним за всю жизнь раза три-четыре.

Главное для чемпиона – уклониться от турнира

Оказавшись в Париже, Алехин задумался о том, на что же он здесь будет жить. Шахматы по-прежнему представлялись ему сомнительным и ненадежным заработком (да так оно и было: в те годы, даже выиграв международный турнир, можно было заработать от силы на пару месяцев безбедной жизни). На какое-то время выручила тысяча бельгийских франков, чудом завалявшаяся на заграничных счетах Трехгорной мануфактуры. Надеялся Алехин и на свой диплом юриста. Чтобы утвердиться в этом статусе, он даже защитил докторскую диссертацию. Выбор темы не может не поразить: «Система тюремного заключения в Китае». Пожалуй, для успешного юриста он был слишком далек от реальности… В конце концов Алехин обеспечил свое благосостояние испытанным способом: нашел очередную подругу жизни. Надежда Семеновна, вдова генерала Васильева. Она успела вывезти из России достаточно драгоценностей, чтобы остаток жизни не бедствовать. Они жили в удобной просторной квартире на улице Круа-Нивер. Наивно было бы думать, что он ее любил. Пожалуй, по-настоящему Алехин любил только своего кота. Во время матчей кто-нибудь из зрителей непременно должен был держать Чесса на коленях, и Алехин то и дело спускался со сцены, чтобы погладить его. Однажды, когда кот исчез, Александр Александрович приостановил партию. (К счастью, Чесс просто загулял с какой-то кошкой и вскоре вернулся.) Ни одна женщина не могла похвастаться, что пробудила в душе Алехина что-то подобное…

Но как бы то ни было, избавившись от необходимости думать о хлебе насущном, Алехин вновь предался любимому делу. Он опять совершенствовал свое шахматное искусство, участвовал в турнирах и готовился к главному делу своей жизни: борьбе за титул чемпиона мира.

Его давний прогноз сбылся: Ласкер, царствовавший в шахматном мире 27 лет (последние 10 из которых он старательно уклонялся от вызовов сколько-нибудь опасных соперников), был интригами вынужден играть с Капабланкой и уступил ему чемпионство с совершенно разгромным счетом! Теперь, став третьим в истории чемпионом, гениальный кубинец не спешил рисковать. Алехин просто не знал, как к нему подобраться. И тут ему повезло. На 17-м Конгрессе в Лондоне чемпиону мира вменялось в обязанность не уклоняться от вызовов новых претендентов, иначе титул просто отбирался! Оговаривалось единственное условие: претендент должен был обеспечить первенству призовой фонд не менее 10 тысяч долларов США.

Деньги на матч дал Аргентинский шахматный союз. До этого Капабланка встречался с Алехиным 12 раз. Из них 7 партий выиграл и 5 свел вничью. Поклонники кубинца осаждали букмекеров, делая ставки на победу кумира. Сам Хосе Рауль советовал: «Сто к одному — слишком много. Но смело ставьте пять к одному». Алехин же говорил: «Я в совершенстве подготовился к борьбе. Но я не представляю, как смогу выиграть целых шесть партий у Капабланки (по условиям чемпионатов мира играть матч следовало до 6 выигранных партий без учета ничьих – прим.СДГ.). Правда, еще менее я могу себе представить, как Капабланка выиграет у меня шесть партий». 15 сентября 1927 года соперники встретились в Буэнос-Айресе. Жгучий брюнет и зеленоглазый блондин. Оба высокие, статные красавцы. В жеребьевке повезло кубинцу: ему достались белые.

И вот судья пустил часы. Капабланка уверенно передвинул пешку е2 на два поля. Алехин ответил пешкой е6. Так в 1914 году начинался их поединок в Санкт-Петербурге. Только на этот раз Алехин неожиданным маневром выиграл пешку. На 43-м ходу потрясенный Капабланка сдался. Это был редчайший случай: чтобы он, игравший белыми, не закончил партию победой?! Черными Капабланка обыкновенно выходил на ничью.

Потом была ничья, потом — победа кубинца, еще три ничьи, еще победа Капабланки, снова ничьи… В одиннадцатой партии кубинец, игравший белыми, предпринял решительное наступление, но и Алехин настроился не сдаваться. В какой-то момент русский гроссмейстер рискнул и оказался в проигрышной позиции. Но Капабланка напрасно ликовал — следующим неожиданным маневром Алехин сумел вырваться и… победил! «Я так выигрывать не умею!» — признался в тот день потрясенный Капабланка.

Сражение за звание чемпиона мира: Капабланка-Алехин. 15 сентября 1927 г., Буэнос-Айрес

Больше двух месяцев длилось это изнурительное сражение. После 33-й партии счет был таков: 5 побед Алехина, 3 — Капабланки и 25 ничьих. Для победы, напомним, требовалось победить в 6 партиях. Решающее, 34-е сражение длилось два дня, а когда положение Капабланки стало безнадежным, он перенес доигрывание на третий день. 29 ноября 1927 года публика, переполнившая зал, с нетерпением ожидала развязки. Газеты еще утром разнесли сенсационную весть: «Часы Капабланки сочтены!» На сцену поднялся Алехин. Второй стул так и остался незанятым: кубинец не пришел. Зато прислал письмо: «Я сдаю партию. Следовательно, Вы — четвертый чемпион мира. Мой поклон госпоже Алехиной».

Вскоре Капабланка прислал вызов на матч-реванш. Тут уж правдами-неправдами стал уклоняться Алехин. Мол, Хосе Рауля уже опередил с вызовом Боголюбов, потом голландец Эйве (оба, надо признать, не лучшие шахматисты). Даже от мало-мальски крупных турниров Алехин сумел оттеснить великого Капабланку — едва заслышав, что устроители собираются пригласить кубинца, заламывал за собственное участие такие деньги, что те шли на попятную. Четвертый чемпион мира явно побаивался третьего. (1)

«Выигрыш у Капабланки доставил мне двойную радость, — говорил Алехин, поднимая бокал с шампанским в парижском Русском клубе. — Ведь шахматный мир избавился от массового гипноза, в котором держал его человек, проповедовавший никчемность и скорую гибель самого шахматного искусства! Так пусть же миф о непобедимости большевиков рассеется так же, как миф о непобедимости Капабланки!» Он сказал только то, чего от него ждали в этом гнезде русской эмиграции. И ужасно расстроился, узнав реакцию Советов: «После речи в Русском клубе с гражданином Алехиным у нас все покончено — он наш враг», — писали в московской газете «Известия». Там же было напечатано и отречение старшего брата Алексея Алехина: «С братом Александром у меня покончено навсегда!» Вовсе не желавший отрезать себе дорогу на родину, Алехин кинулся в советское посольство оправдываться — куда там! «Что же вы, батенька, — шахматист, а не просчитали на два хода вперед!» — попенял ему кто-то из дипломатов. Беда в том, что Александр Александрович действительно совершенно не умел считать ходы ни в чем, кроме шахмат и околошахматных интриг…

Есть, впрочем, и другое объяснение случившемуся: бокал шампанского. С некоторых пор Алехин стал пить: сказалась наследственность. Кстати, брат и племянник, оставшиеся в России, тоже спились. Надежде Семеновне до поры до времени удавалось сдерживать пагубную страсть мужа, но в 1934 году Алехин ее оставил. Его новой женой стала гражданка Америки, шахматистка Грейс Висхар — вдова губернатора Марокко, владельца чайной плантации на Цейлоне и виллы на северо-востоке Франции, собрания картин и многих других сокровищ. Она была еще старше всех своих предшественниц, но и во много раз богаче их. Беда в том, что Грейс и сама любила выпить…

С последней женой Грейс Висхар

Год уединенной супружеской жизни на вилле Грейс — и от Алехина почти ничего не осталось! А тут еще вызов от Макса Эйве. Никто не мог такое предположить, но случилось невероятное: Алехин сдал голландцу чемпионство почти без боя! Хорошо еще, что, предчувствуя такой исход, заранее оговорил с Эйве возможность реванша в обход других претендентов (как же кусал локти Капабланка, что не догадался сделать это в 1927-м!). Два года Алехин восстанавливал форму: не пил и даже не курил, по утрам бегал и правильно питался. И вернул-таки чемпионский титул! Как он шутил потом: «Я просто одолжил его на два года Эйве». Сам же пятый чемпион мира воспринял свое поражение с истинно финской невозмутимостью: «Что ж поделать, если Алехин – величайший шахматист всех времен и народов?».

А с Советским Союзом Алехин почти помирился. Просто под влиянием порыва и даже будучи не вполне трезвым послал в редакцию московской шахматной газеты «64» телеграмму: «Как человек, понявший громадное значение того, что достигнуто в СССР, шлю искренний привет шахматистам СССР по случаю 18-й годовщины Октябрьской революции». В газете хотели было опубликовать эту телеграмму, снабдив язвительным комментарием, но вмешался сам Сталин: «Предлагаю телеграмму Алехина напечатать без комментариев в «Известиях». Это было почти прощение. А вскоре Алехина вызвал на первенство за чемпионство лучший советский шахматист — Михаил Ботвинник. Этот матч едва не состоялся, но 1 сентября 1939 года миру стало не до шахмат: Германия объявила войну Польше…

Ошибка шахматиста

Они с женой успели бы уехать из Франции накануне оккупации — не решились. Пожалели ее виллу, ее коллекцию картин. Когда Алехин понял свою ошибку, было поздно. В надежде обмануть нацистов, он написал … Капабланке: мол, вызовите меня на турнир куда-нибудь в Южную Америку, в Африку, к черту на рога. Капабланка не замедлил прислать вызов, но аккуратисты немцы придрались к пункту о призовом фонде в 10 тысяч долларов. Найти деньги Капабланка просто не успел: 8 марта 1942 года он умер.

Александр Александрович надеялся еще сбежать в Португалию, и его даже согласились выпустить, но в обмен на статью для журнала «Паризер цайтунг» на весьма скользкую тему: об отличиях арийской манеры игры в шахматы от еврейской. Александр Александрович, как и в случае с речью в Русском клубе в 1927 году, высказал то, что отчасти думал сам и что от него ожидали «старшие товарищи», не просчитывая даже на ход вперед. Он как-то не задумался над тем, как в принципе будут выглядеть рассуждения о евреях в нацистской прессе во времена Освенцима и Дахау. Словом, он написал, что евреи к шахматам очень способны, хотя те, с кем ему лично доводилось играть, были склонны более к продуманной обороне, нежели к рискованным атакам. Можно догадаться, как подредактировали статью в «Паризер цайтунг»! Алехин, прочтя, пришел в отчаяние, но печатать опровержение было негде…

А поездка в Португалию так ничего и не дала — ради жены Алехину пришлось вернуться. Ведь Грейс с оккупированной территории не выпустили и даже намекнули, что у нее будут большие неприятности в случае бегства мужа. Зато она сама чуть позже не пожелала ради Алехина менять свои планы. И когда нацисты выслали Александра Александровича в Чехию, предпочла охранять от разграбления свою виллу. С тех пор супруги не виделись. После окончания войны Алехин снова оказался в Португалии. Шахматный клуб Лиссабона писал Грейс о его отчаянном положении — она не ответила.

Почему же в Советском Союзе решили простить Алехину его чудовищную бестактность и послали тот спасительный вызов на матч за чемпионство? 11 января 1946 года Ботвинник написал Сталину: «Если Алехина отстранят от звания чемпиона мира, то титул автоматически перейдет к экс-чемпиону голландцу Максу Эйве, а тот, в свою очередь, уже сговорился играть с американцем Решевским. Шахматная корона уплывет за океан, и никто не знает, когда советским шахматистам удастся за нее сразиться». Как только решение было принято, Ботвинника перевезли в подмосковный санаторий «Сосны». Там ждали врачи, чтобы обследовать его здоровье, теоретики шахмат, чтобы помогать ему готовиться, отменная еда… У Алехина ничего подобного не было. Он мог рассчитывать только на себя и все же оставался слишком опасным. Иначе зачем бы его убили?

Михаил Ботвинник

Кто убил?

Вопросы возникли сразу после публикации медицинского заключения и фотографий с места события. В заключении сказано, что причиной смерти стала «асфиксия в результате закупорки дыхательных путей куском мяса». Он что, ужинал? Почему тогда Алехин в пальто? И почему посуда, расставленная на столе, совершенно чиста? А шахматы? Почему фигуры расставлены в первоначальном положении, как перед началом игры? Алехин не успел начать разбирать партию? Или их расставил кто-то, едва знакомый с шахматами?

Позже некий молодой человек, бравший когда-то частные уроки у Алехина, рассказал, что в ночь на 24 марта ему звонили из полиции и просили опознать умершего на улице человека, в кармане пальто которого нашлась его карточка. А когда он пришел, в полиции сказали, что это, дескать, какая-то ошибка, никого они на улице не находили. А еще лет через десять официант ресторана в Эшториле, умирая, признался, что подлил в еду русскому шахматисту Алехину жидкость из какого-то пузырька и что пузырек этот ему дали двое незнакомцев с сильным акцентом. Кто были эти люди и были ли вообще — загадка. По одной из версий Алехина убрали советские спецслужбы, по другой — американские. Есть еще масонская версия — Алехин год состоял в ложе, по большей части, впрочем, просиживая не в зале заседаний, а где-нибудь в прихожей за шахматами, пока не был с треском исключен. И еще разные другие версии были, одна другой не убедительнее. Как бы там ни было, следующим чемпионом мира стал Михаил Ботвинник: освободившийся титул в 1948 году разыграли лучшие гроссмейстеры мира.

Что же касается тела четвертого шахматного чемпиона – ему долго еще не было упокоения. Сначала священник отказывался хоронить Алехина до выяснения обстоятельств. Только через 22 дня гроб временно пристроили в семейный склеп португальского шахматиста Мануэля Эстева. И забыли о нем на десять лет. А в 1955 году ФИДЕ решила перезахоронить Алехина и поставить ему приличествующий рангу непобежденного чемпиона памятник. Тут уж об Александре Александровиче вспомнили все! Советская шахматная федерация потребовала похоронить великого шахматиста на родине. Этому воспрепятствовала Бог весть откуда взявшаяся вдова.

Грейс, словно фурия, влетела на заседание ФИДЕ и стала что-то пьяно лепетать о желании самолично ухаживать за могилой «бедного Алекса». Закон был на ее стороне, и урну с прахом гения, доставленную морем из Лиссабона, захоронили в Париже, на кладбище Монпарнас. Грейс не присутствовала — она скончалась за две недели до этого. А 28 декабря 1999 года ураган, наделавший в Париже немало бед, заодно разрушил и надгробие Александра Алехина.

Ирина Стрельникова #совсемдругойгород

7 thoughts on “Александр Алехин любил шахматы и кота

      • 21.02.2017 в 05:47
        Permalink

        В сущности, конспект романа или расширенная сценарная заявка. Отличная работа!

        Ответ
        • 21.02.2017 в 15:00
          Permalink

          Подозреваю, что Владимир, написавший про сценарную заявку — некоторым образом коллега -)) Ну да, уроки альма-матер (ВГИКа) даром не проходят. И потом что бы ты за всю жизнь ни делал, ни писал — все будет с учетом законов драматургии. -) Что очерки, что экскурсии…

          Ответ
  • 01.04.2017 в 22:58
    Permalink

    «15 марта 1914 года был великий день в его жизни. 21-летний Саша удостоился сесть за доску с действующим чемпионом мира Эмануэлем Ласкером! В Московском охотничьем клубе на Воздвиженке собралась внушительная толпа. » Точно? А в апреле международный турнир в Петербурге, где Ласкер был первым, а Алёхин — третьим. Или это одно и то же событие?

    Ответ
    • 02.04.2017 в 02:55
      Permalink

      Ну, по моим данным первая встреча — именно в Москве, это была, насколько я знаю, показательная партия, еще до турнира. Давайте я внесу уточнение, что сам турнир — в Петербурге. (кстати, он все-таки Алехин, а не Алёхин).

      Ответ
  • 07.12.2018 в 15:54
    Permalink

    Почему с «истинно финской невозмутимостью»? Ведь Эйве был голландец.

    Ответ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *