Пан Швейк помог пану Гашеку бежать из плена
Гашек писал своего «Швейка» долго. Так долго, что все уже устали ждать. Сколько раз друзья вытаскивали его из пивных и усаживали за работу! Однажды им это надоело, они сняли квартиру на четвёртом этаже и обманом заманили туда Гашека. Снабдили едой, чернилами и бумагой для работы (500 листов) и заперли. Когда через сутки открыли дверь, обнаружили пустую комнату, открытое окно и… 500 бумажных корабликов. Гашек как ни в чём не бывало сидел в ближайшем кабаке.
Когда государь император Франц Иосиф I издал манифест об объявлении войны, Ярослав Гашек сразу уехал из Праги, чтобы избежать призыва в действующую армию. Скитаться ему было не привыкать, и он переезжал из город в город, уверенный, что как-нибудь переждет мировую войну. Так бы и случилось, если б Ярославу не пришло в голову при заселении в одну из дешевых гостиниц записаться в регистрационной книге: «Иван Сергеевич Толстой из Москвы», а в графе «Цель приезда» обозначить: «Ревизия австрийского генерального штаба». Через несколько часов его арестовали и отправили в полицейское управление. Ярослав объяснил, что просто желал проверить бдительность австрийской контрразведки. Отсидел под арестом неделю, после чего под конвоем был препровожден на призывной пункт. По дороге уверял господ жандармов, что ему, дескать, некогда навещать призывную комиссию, он слишком долго дома не был, но в ответ получил удар под ребра и совет не валять дурака…
Попытка объявить себя клиническим идиотом, предпринятая Гашеком, не удалась. Его призвали. Впрочем, отпустили на один вечер проститься с семьёй. Его семьей были друзья, и Ярослав закатил замечательно весёлый кутеж в трактире «На насесте». За столом пил только содовую: дескать, он теперь на службе и алкоголь ему до конца войны не полагается, однако захмелел сильнее всех. Оказывается, официант поставил для него бутылку сливовицы за дверью в уборной. На прощание Гашек дарил друзьям книгу своих рассказов, надписывая так: «Через несколько минут я уезжаю куда-то далеко. Если буду повешен, пришлю тебе на память кусок той веревки». Имелось в виду, что солдат австро-венгерской армии, пойманных при попытке перейти на сторону врага, казнили через повешение. Сдаться русским было заветной мечтой большинства чешских солдат. Был даже случай, когда 1-й Пражский полк сдался в полном составе с полковым оркестром впереди и под музыку! «Всякому занятно посмотреть чужие края, да еще задаром», — высказывался по этому поводу Швейк.
Полк Гашека располагался, понятно, не где-нибудь, а в Чешских Будеёвицах. Он явился туда в мундире и цилиндре, раздобытом для смеху по тому случаю, что на него не хватило военной фуражки. Поступил в школу самоопределяющихся, потом был оттуда изгнан за пародийный стишок, начинавшийся словами «Боже, Англию низринь!», потом симулировал ревматизм, чтобы попасть в госпиталь и оттянуть момент отправки на фронт, был обвинён в попытке дезертировать, получил три года тюрьмы с отбыванием срока после войны и, наконец, отправился со своей маршевой ротой воевать. Правда, ехал в арестантском вагоне. Словом, читайте роман «Похождения бравого солдата Швейка», все именно так и было. И вот в составе 11-й роты под командованием поручика Лукаша Гашек шлёпает солдатскими сапогами в районе Сокаля, на передовой. Кстати, батальоном действительно командовал капитан Сандлер, одним из взводов — кадет Биглер, канцелярией заведовал старший писарь Ванек. Только подпоручика Дуба в полку не было — по непонятным причинам Гашек, оставивший в романе реальные имена и фамилии многих офицеров, переименовал своего главного врага и обидчика по фамилии Мехалек, вечно грозившего солдатам: «Вы меня ещё не знаете, но когда вы меня узнаете, то заплачете!»
Под Сокалем был убит или ранен каждый второй участник сражения. Гашек уцелел — только его фуражка оказалась простреленной. «Пора сдаваться», — понял он. Первая попытка кончилась неудачно: шёл к русским и даже встретил трёх русских солдат, но те немедленно подняли руки и заявили, что хотят, чтобы он взял их в плен. После непродолжительной дискуссии (Гашек настаивал на противоположном) русские победили; пришлось вести военнопленных в штаб. В полку ходил анекдот, что, когда майор Венцель выглянул в окно и увидел, как из-за угла один за другим появляются русские солдаты, бросился наутёк, решив, что враг прорвал фронт. Как бы там ни было, Гашек в награду был произведен в ефрейторы и получил серебряную медаль «За храбрость». С ней на груди он и сдался в плен.
В рядах австро-венгерской армии последним Гашека видел поручик Лукаш. Это было 24 сентября 1915 года, ранним утром. Была объявлена тревога, русские приближались, рота спешно покидала ночлег, на ходу одеваясь. Одни Гашек и Страшлипка, о чем-то шептавшиеся всю ночь, сохраняли спокойствие. Причем Гашек неторопливо и старательно накручивал портянки, словно страшно важно было сделать покрасивее. А Страшлипка все возился с верёвкой и никак не мог почему-то затянуть рюкзак с продуктами Лукаша. Поручик прикрикнул было на них, чтобы поторапливались, но русские ударили совсем рядом, и он, махнув рукой на нарочито медлившую парочку, выбежал на улицу.
Гашек и полицейское управление
Понятно, что прототипом Швейка был сам автор. И всё-таки человек по имени Йозеф Швейк действительно существовал. Он служил дворником на Виноградах и вечерами частенько сиживал в трактире «У чаши» — одной из многочисленных пражских пивных, которые посещал большой любитель пива, зубоскал и враль Ярослав Гашек. («Однажды вечером я посетил 28 заведений, но — честь мне и слава! — нигде не выпил больше трёх кружек», — хвастался будущий писатель; эти же слова он припишет и своему Швейку.)
Этот пан Швейк потом ещё встречался Гашеку в русском плену, в лагере для военнопленных в Дарнице, под Киевом. И еще через несколько лет, когда Гашек, уже воевавший на стороне красных, попался белочехам. Швейку велели Гашека конвоировать, а он вместо этого помог бежать. Больше про этого человека ничего не известно. И называть его прототипом гашековского героя в полном смысле слова, пожалуй, нельзя. Кстати, насчет прототипов. Был у Гашека на войне приятель — ординарец поручика Лукаша Франтишек Страшлипка, вечно готовый рассказать какую-нибудь забавную историю. «Знавал я одного…» — начинал он, и все махали на него руками: мол, надоел со своей трепотнёй. Всё остальное взято Гашеком из собственной биографии.
Помните аптекарский магазин Пруши? Тот, где служил Фердинанд, по ошибке выпивший бутылку жидкости для ращения волос? Швейк рассказывает об этом случае своей служанке пани Мюллер на первой же странице романа, в ответ на её «Убили, значит, Фердинанда-то нашего». А пана Кокошку, тоже аптекаря, который был ужасный чудак и, когда Швейк, бывший у него в учениках, нечаянно запалил бочку с бензином и аптека сгорела вместе с домом, выгнал его, не дав доучиться аптекарскому делу? У него ещё тоже был слуга по имени Фердинанд, подмешивавший мышиный помет в целебные травы для коров. Об этом Швейк вспоминает в беседе с писарем Ванеком.
Так вот, и пан Пруша, и пан Кокошка действительно существовали и действительно держали в Праге по аптекарскому магазину. Что же касается слуг, то, служили там Фердинанды или нет, история умалчивает. Зато юный Ярослав Гашек служил. Сначала у Кокошки, когда в 13 лет потерял отца и не на что стало доучиваться в гимназии. Мышиным пометом, может, и не торговал, а вот порошком из графита, выдаваемым за дорогую ртутную мазь от вшей, — частенько. Эту гадость Ярослав по наущению пана Кокошки всучивал директору сиротского дома. За средством от моли к ним в аптеку заходила супруга скорняка, пожилая женщина, которая всё время торопила: «Поживей, поживей», — словно за эти пять минут моль могла невероятно размножиться. Для неё пан Кокошка придумал делать порошок из мела, а говорил, что из корня китайского багульника. Частой посетительницей была миловидная жена слесаря, просившая средства от несварения желудка для мужа. Ярослав, зная, из чего именно хозяин изготавливает это снадобье, заговорщицким шёпотом посоветовал пани слесарше, вместо того чтобы травить пана слесаря сомнительными лекарствами, взяться самой готовить для него еду. На что та с наивной откровенностью ответила, что у мужа начались проблемы с желудком именно с тех пор, как она стала готовить.
Два года юный Гашек надувал покупателей в аптеке, пока на Петршине не забастовали пекари. Их жиденькая демонстрация как раз проходила мимо аптеки, когда Ярослав высунулся из окна и принялся размахивать красным флагом. В полиции Ярослав объяснил, что просто вывешивал на просушку красную юбку служанки, опрокинувшей на себя пузырек с нашатырным спиртом. Полиция-то поверила, а пан Кокошка — нет и выгнал ученика.
Тут уж пришла очередь аптекаря Пруши — у него юный оболтус Гашек простоял за прилавком ещё полгода, тоже от души развлекаясь. История не сохранила сведений, за что его на этот раз выгнали. Жаль. Это наверняка было что-то забавное. Впрочем, у Ярослава как раз скопились кое-какие деньги, позволившие ему некоторое время не работать, и он поступил в коммерческое училище, где, кроме прочего, выучил русский, венгерский, польский, немецкий и французский языки. Получив диплом, он устроился в банк «Славия».
Несколько месяцев всё выглядело так, будто Ярослав и вправду выбился в люди и теперь уж его ждут карьера и обеспеченность. Но в один прекрасный вечер Гашек встретился с другом по училищу, принялись вспоминать, как в каникулы путешествовали по Чехии и Словакии, как ночевали в стогу и как Гашек чуть не женился на некой Маришке с горного хутора. Все эти воспоминания так увлекли новоиспеченного служащего «Славии», что он запрокинул голову, посмотрел на звёздное небо и сказал: «Сегодня я получил за сверхурочные, деньги у меня есть. Махну-ка ночью в Словакию!» И действительно уехал, никого не предупредив в банке, на целую неделю. На первый раз Гашека простили. Но ветер странствий слишком манил его, и Ярослав исчез опять. На этот раз оставив на служебном столе записку: «Бастую». Куда ездил Гашек? Сам он утверждал, что в Африку, помогать бурам против англичан. И ещё на Балканы, воевать против турок вместе с македонцами и болгарами. Биографы Гашека относятся ко всем этим россказням в меру собственной доверчивости. Всё-таки пан Ярослав был большим любителем приврать… Доподлинно известно только то, что он был в Румынии, где его арестовали за бродяжничество, а в Венгрии сбежал от двух жандармов, которые вели его в окружную управу. В Праге Гашек объявился в разбитых сапогах, фетровой шляпе, давно потерявшей форму, но имевшей на тулье украшение в виде вороньих перьев. О том, чтобы поступить куда-нибудь на приличную службу, теперь уже не было и речи. Лучшим другом Гашека сделался некий Ганушка — карманный вор. Познакомились они так: Ганушка залез к Гашеку в карман, а тот заметил и дал обидчику в морду. Бродяжничать, водиться с отребьем — у таких, как Гашек, все это называлось «жить по-русски». Просто в те годы в Праге зачитывались Максимом Горьким…
Кроме всего прочего, у Ярослава развилась нешуточная страсть к сливовице и другим крепким напиткам, которые он щедро заливал пивом. Теперь он путешествовал по «ближнему кругу» — по трактирам, пивным и винным погребкам от центра Златой Праги до нищей окраины — Виноградов. Каждое заведение имело свой стиль, свой круг посетителей, свой сорт пива (считалось, что кабатчик может гарантировать высокое качество только одного сорта, вот в пивных и не принято было заводить несколько).
Одновременно с тягой к спиртному у Гашека открылся и литературный дар. Сначала — устный. В застольных беседах он вдохновенно рассказывал о своих похождениях, по большей части воображаемых. Солью этих рассказов были грубые шуточки, настолько непристойные, что поражали даже завсегдатаев пражских пивных. Вскоре таких россказней накопилось на целую эстрадную программу, и Гашек ангажировался в литературное кафе «Монмартр». Вот только однажды, описывая со сцены тяготы бродяжничества, он на глазах у изумленной публики снял ботинки и продемонстрировал свои грязные портянки. Хозяин решил, что это уж слишком, и Гашека выгнал.
Что же касается рассказов, потерпев фиаско на эстраде, Гашек принялся публиковать их в газетах, уже в виде путевых заметок. Одна из таких развеселых публикаций была снабжена фотографией автора и его друга, купающихся во Влтаве в женских купальных костюмах, что наделало в Праге много шуму. Другого такого производителя скандалов во всем городе не было! И мало на кого в пражской полиции имелось столь пухлое досье, как на Гашека. То он в нетрезвом виде справлял малую нужду перед зданием полицейского управления. То повредил две железные загородки вокруг деревьев. То средь бела дня зажёг зачем-то три уличных фонаря. То стрелял из пугача, наводя на прохожих панику. И каждый раз дело кончалось кутузкой и присуждением штрафа, который с пана Ярослава было решительно невозможно взыскать за неимением у него какой-либо наличности, а также постоянного места жительства.
Но наибольшее беспокойство полиции Гашек доставил в 1905 году, сделавшись анархистом. Он отрастил усы и отпустил длинные волосы, как у сербов (именно сербы были самыми заклятыми врагами Австро-Венгрии, ибо не желали терять свою независимость), раздобыл где-то папаху и огромную сербскую изогнутую трубку. И ещё стал редактировать анархическую газету. Не считая этого, ничего противозаконного Гашек не делал — «анархизм по-чешски» был довольно миролюбив и не запятнал себя такими глупостями, как метание бомб. Впрочем, во время одного митинга Гашек закричал: «Бей!» — и якобы огрел полицейского палкой по голове. Позже, на допросе, он уверял, что кричал не «Бей!», а «Гей!». И что полицейского ударил вовсе не он, а какой-то парень с милым и добрым лицом, скрывшийся в толпе. Но месяц Гашеку пришлось-таки отсидеть за решеткой.
Гашек в своем стиле создаёт политическую партию
Неизвестно, куда ещё завела бы пана Гашека стихийная оппозиционность, если бы всему этому безобразию не был положен неожиданный конец. Дело в том, что Ярослав влюбился в девушку из весьма приличной семьи. Ярмила Майерова была умна, интеллигентна и миловидна. У её отца имелся четырехэтажный дом и собственная фирма гипсовых украшений. Можно себе представить, что сказал пан Майер, когда дочь выказала желание выйти замуж за скандального журналиста, завсегдатая полицейского участка, пьяницу и анархиста. И все же молодые люди продолжали встречаться тайно. Однажды, гуляя с Гашеком где-то за городом, Ярмила вывихнула ногу, и Ярослав нёс её на руках несколько километров до железнодорожной станции. Это несколько смягчило родителей девушки, и они согласились познакомиться с Гашеком. При встрече ему были выставлены такие условия: немедленно порвать с анархизмом, перестать совершать антиобщественные поступки и устроиться на службу.
И тут как раз подвернулась работа помощника редактора в журнале «Мир животных», издаваемом паном Фуксом. Между прочим — владельцем собачьего питомника. Свои подвиги в этом журнале Гашек припишет вольноопределяющемуся Мареку. На самом деле это он, Гашек, измышлял всевозможные научные теории вроде губительного воздействия музыки на диких животных, впадающих в тоску и погибающих с голоду. На его же совести и открытие в 1910 году пражскими учеными древнего ящера под названием «идиотозавр». Была и статья о домовых, объявившихся в Коширжах. Мистификация вышла такой убедительной, что проблемой коширжских домовых заинтересовались в парламенте.
Из штата журнала Гашека вскоре выкинули. Но какое это имело значение, раз главной своей цели он достиг: женился на своей Ярмиле! Законный брак свершился 15 мая 1910 года. Это событие, впрочем, очень мало изменило образ жизни Ярослава. И снова он кочует из одной пражской пивной в другую. Неизвестно, куда Ярмила смотрела раньше, но к такому она оказалась не готова. Писала ему душераздирающие записки: «Как ты можешь так меня мучить? Зачем сидишь где-то «У злотого жбана» с теми, кто не знает настоящей любви? Приходи, я одна на свете!» Под утро Гашек являлся, будил жену и, например, предупреждал, что с минуты на минуту к ним придут с обыском. И это, мол, будет очень забавно.
Деньги Гашек теперь зарабатывал отчасти юморесками в журналах, но главным образом торговлей собаками по примеру пана Фукса. Совладелицей «Кинологического института» Гашека числилась и Ярмила — так захотел тесть, давший Ярославу начальный капитал. Только вот ни пан Майер, ни пани Ярмила Гашкова не знали, что в «Кинологическом институте» бессовестно перекрашивают дворняжек, выдавая их за породистых. Те, кто читал «Похождения бравого солдата Швейка», понимают, о чём идет речь.
В конце концов обманутые покупатели обратились в суд. Соответчицей привлекли и Ярмилу. Дело вполне могло кончиться тюремной решёткой для обоих супругов, но, по счастью, присяжные решили, что достаточных доказательств мошенничества нет. Зато Ярмиле стало очевидно: её брак невозможен! Родители горячо поддержали её в намерении вернуться к ним. Как ни умолял Ярослав жену остаться, всё было тщетно!
…10 февраля 1911 года в газете «Ческе слово» появилась заметка: «Этой ночью собирался прыгнуть с парапета Карлова моста во Влтаву 28-летний Ярослав Г. Театральный парикмахер Эдуард Бройер удержал его. Полицейский врач обнаружил сильный невроз. Вышеназванный Г. был доставлен в институт для душевнобольных, где признался, что хотел утопиться, ибо ему опротивел свет». Ярмила тут же прислала мужу весточку, что возвращается и что её отец согласен оплатить лечение Ярослава по первому разряду. На самом деле в сумасшедшем доме Гашеку понравилось, и он сам упрашивал врачей подольше не выпускать его и дать отвыкнуть от спиртного.
Отвыкнуть, впрочем, не удалось. И вот Гашек снова заставляет жену сидеть по ночам в одиночестве и лить горькие слезы. Теперь он увлёкся политической мистификацией общенационального масштаба — придумал Партию умеренного прогресса в рамках закона. В трактире «У Звержину» проводились пародийные предвыборные собрания. Под стук пивных кружек и взрывы хохота писалась программа, включавшая, между прочим, национализацию дворников, бесплатную горчицу к сосискам и защиту пражан от землетрясения в Мексике. Ритуал приёма в партию новых членов был таким: соискатель становился на одно колено, и ему на голову выливали пинту пива. Гашек в специальной газете описывал историю партии, причём пустячные события из жизни её членов преподносились как деяния, исполненные глубокого общественного значения. В частности, «апостольское хождение в Вену и Триест» — это была обыкновенная поездка, предпринятая спьяну тремя оболтусами, в том числе и самим Гашеком. Удивительно, но на выборах в парламент Партия умеренного прогресса кроме голосов самих шутников набрала ещё целых двадцать!
Ярмила тем временем ещё несколько раз уходила и возвращалась, ссоры сменялись бурными примирениями. Во время одного из таких примирений супруги и зачали сына. Казалось, теперь их союз скреплен надёжно. Но… Ярослав захотел показать месячного Рихарда друзьям. Воспользовавшись тем, что Ярмила спит, вынул младенца из колыбели и тихонько унёс. В пивной шумная компания весело отпраздновала появление на свет Рихарда Гашека. Потом все, как было заведено, отправились в следующий трактир, потом ещё в один, и ещё… Через три дня испуганный Ярослав прибежал в ту, первую пивную и спросил, не у них ли забыл ребёнка. Оказалось, что именно у них, но, к счастью, Ярмила давно разыскала сына. Это стало последней каплей в чаше её терпения — так Гашек остался без семьи. Но и через три года с русского фронта он чуть не каждый вечер писал своей Ярмиле письма. Писал, чтобы никогда их не отправлять…
Гашек в плену
И вот Гашек, повоевав вышеописанным манером, попал в плен. Дальше его биография запестрела названиями русских лагерей для военнопленных. Под Бузулуком, где содержалось 18 тысяч заключённых, началась эпидемия тифа, и две трети умерли. Гашек тоже заболел, но чудом выжил. Тут его заключение, к счастью, кончилось: в лагерь приехали чешские офицеры, набиравшие соотечественников в легион, воюющий на стороне России с Австро-Венгрией за независимую Чехию. Этот легион к 1918 году разросся до целой армии — 50 тысяч человек!
Вот только когда в России началась Гражданская война, армия эта раскололась. Большинство во главе с Томашем Масариком встали на сторону белых, а позже предали их и стали просто грабить всё на своем пути, прихватив и поезд с царским золотым запасом. Другие стали воевать за красных. Бывший анархист Гашек оказался среди последних.
Дальше начинается самый смутный и противоречивый этап его биографии, изрядно искаженный не только собственной фантазией Гашека, но и политизированным вымыслом советских биографов. Якобы пан Ярослав вдруг резко изменился, оставил свои вечные шуточки и принялся с угрюмой серьёзностью бороться за русскую революцию… Хотя, скорее всего, сам факт выхода Гашека из легиона и переход на сторону красных случился главным образом из-за того, что, подравшись в кабаке с русским прапорщиком (тот возмутился, что чехи, будучи младше по званию, не спросили у него разрешения подсесть за стол, а Гашек ударил его бутылкой по голове), он рисковал угодить под трибунал. У красных же избиение царского офицера бутылкой не каралось. Гашек дезертировал из чешского легиона, за что был объявлен изменником родины и заочно приговорён к смертной казни. Интересно, что, когда красные через несколько месяцев отступали из Самары, Гашек, уже красноармеец, объяснил, что должен на минутку забежать в гостиницу за документами, и потом преспокойно направился в сторону, противоположную эвакуирующимся.
И всё же деваться ему было некуда. Сохранять нейтралитет в пылающей раздором России было невозможно, а граница далеко… Прошатавшись четыре месяца, скрываясь и от красных, и от белых (однажды Гашеку даже пришлось прикинуться деревенским дурачком, чтобы спастись от патруля белочехов), он снова примкнул к революционным войскам.
Два года Гашека переводили с места на место, поручая всевозможную работу. В Бугульме он некоторое время был комендантом и надолго запомнился населению, особенно местному монастырю: Гашек издал приказ прислать 50 инокинь в казармы в связи с прибытием туда петроградской кавалерии — «для удовлетворения телесных нужд кавалеристов». Как ни отговаривалась игуменья, как ни умоляла: «Не губите невинных дев Христовых», под страхом расстрела пришлось подчиниться. Оказалось, впрочем, что монахинь весельчак комендант вызывал, чтобы те вычистили казармы и выстирали красным кавалеристам белье. После чего христовых невест и отпустили.
Потом Гашека перевели в Иркутск, и чего он только здесь не делал! Сам он позже утверждал, что ездил по поручению иркутского руководства в Монголию со сверхсекретной миссией — встречаться с каким-то китайским генералом, для чего пришлось спешно изучить монгольский и китайский языки. Вряд ли это правда. Зато точно известно, что пан Ярослав занимал пост в политотделе 5-й армии, заседал в городском совете и издавал сразу несколько газет, в том числе (первую в мире!) на бурятском языке. На страницах Гашек развернул такую увлекательную борьбу с шаманами, по своему обыкновению выдумывая занимательные факты, что тираж разлетался как горячие пирожки.
Гашек чуть было не осел в России насовсем. Купил дом на берегу Ангары. Нашел себе новую жену. Александра Гавриловна Львова была женщиной удивительной биографии. Трехлетней девочкой её увидел в семье татарина-сапожника (горького пьяницы, несмотря на заветы ислама) совершенно непьющий русский сторож уфимского ликёро-водочного завода (что само по себе, согласитесь, необычно), увёз от родителей и удочерил. Потом, когда Шура выросла и стала работать в типографии, на неё обратил внимание Гашек, и она сделалась Гашковой. Красавицей Шура не была: плотная, ширококостная. Зато умела довольствоваться малым.
Единственное, чего недоставало пану Ярославу в России, — это спиртного. В Сибири царил революционный «сухой закон», за нарушение могли и расстрелять. Но вынужденному воздержанию Гашека пришёл неожиданный конец: в ноябре 1920 года Коминтерн собрал всех красных чехов, рассеявшихся по России, и направил их на родину: в Кладно вспыхнула забастовка, и нужно было попытаться раздуть из неё социалистическую революцию.
Выбрался из Советской России
«Вчера посетителей кафе «Унион» ожидал большой сюрприз: откуда ни возьмись после пятилетнего отсутствия сюда заявился Ярослав Гашек. Из России он привез жену и утверждает, что она — урожденная княжна Львова. Напомним, что Прага уже дважды оплакивала пана Гашека: сначала когда его казнили легионеры, потом — когда его зарезали пьяные матросы в одесском кабаке», — сообщили утренние газеты 20 декабря.
Разумеется, такими глупостями, как организация революции, Гашек дома заниматься не стал и вообще забыл о своей принадлежности к компартии. Впрочем, охотно рассказывал о Советской России. Например, что там едят мясо убитых китайцев, «имеющее, милостивые паны, неприятный привкус».
Разъяренные большевики послали в Прагу под видом бывшего легионера некоего законспирированного мстителя с заданием уничтожить некоторых «вероотступников», в том числе и Ярослава. Но мститель, едва ступив на чешскую землю, тоже обо всем забыл, получил за мнимые легионерские заслуги в подарок от Чешской Республики табачную лавку и зажил тихо-мирно.
На Гашека же посыпались обвинения. Коммунист, изменник — ещё полбеды. «Вы — двоежёнец!» — бросали ему обвинение. «Да. И обе мои жены — сплошное заблуждение», — вздыхал Ярослав.
Бедную Шуру, не знавшую ни слова по-чешски, Гашек подолгу оставлял одну. Его ждали друзья и кабаки, к тому же в его сердце снова вспыхнула любовь… к Ярмиле. Новый виток их романа Гашек называл «прекрасный май на склоне лет». Умолял и о свидании с сыном. При встрече Рихард звал Гашека на «вы» и не подозревал, что перед ним — отец. Впрочем, на примерного папашу Гашек все равно не тянул…
Со временем деньги, данные большевиками на революцию, у пана Ярослава вышли и встала проблема: на что, собственно, жить? Вот тут-то Гашек и его приятель — бывший контрабандист Франта Сауэр — и надумали открыть собственное издательство. Но раз есть издательство, нужны рукописи, чтоб их издавать! Так возникла идея создания «Похождений бравого солдата Швейка». Первую часть Гашек написал быстро. И решено было, не дожидаясь продолжения, издать её тоненькой книжечкой. Друзья сочинили рекламную афишу и развесили по пивным: «Да здравствует император Франц Иосиф!» — воскликнул бравый солдат Швейк, похождения которого во время мировой войны описывает Ярослав Гашек в своей книге «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны здесь и в России». Одновременно с чешским изданием роман выйдет во Франции, Англии и Америке!» Они, конечно, дурачились, а между тем роман действительно очень скоро был издан во всех этих странах и еще много в каких.
Иллюстрации нарисовал известный художник Йосеф Лада. Он давно приятельствовал с Гашеком, ещё с довоенных времен, и однажды даже продал ему за 10 крон свои именины. Просто Гашеку почему-то захотелось побыть в роли виновника торжества. Праздничный кулич, тосты — всё в тот день досталось Ярославу, для него жгли бенгальские огни и играли на рояле. Гашек сиял, но, когда праздник кончился, 10 крон Ладе так и не отдал. И тогда художник, ругаясь, отнял у него подарки и зачерствевший кулич. Вот и теперь вышло примерно то же. Лада нарисовал Швейка, и образ так понравился компаньонам, что вместо обговоренного гонорара в 200 крон Сауэр сразу обещал 500, а Гашек повысил до 1000. Лада на радостях угостил их пивом, а в итоге получил лишь несколько пар контрабандных носков из старых запасов Сауэра (денег-то у веселой парочки никаких не было) да ещё, как выяснилось позднее, всемирную славу. Ведь без иллюстраций Лады трудно представить «Швейка»…
Итак, роман издавался по частям — с пылу с жару, прямо из-под пера Гашека. Беда в том, что, получив первые гонорары, пан Ярослав сразу утратил охоту к продолжению работы и погрузился в кутёж. Сауэру пришлось прибегнуть к крайним мерам: сговориться с художником Панушкой увезти легкомысленного писателя из Праги, подальше от компании и кабаков. Панушка нарочно встретился Гашеку, когда утром тот шёл с кувшином за пивом, и попросил помочь донести мольберт до вокзала. При виде поезда в Гашеке, как и следовало ожидать, проснулась охота к перемене мест, и он легко дал себя уговорить немедленно махнуть в чудесный городок Липницу.
Несчастная Шура две недели ходила справляться о муже в полицейский участок, пока не получила от него телеграмму. Эту телеграмму с новым адресом и приглашением приехать Гашек послал ей спьяну и наутро, коря себя, ещё бегал на почту в надежде отозвать обратно. Но было поздно, и жена вскоре приехала. Поселились в комнатах при трактире «У черной коровы». Гашек хвастался: «Наконец исполнилась моя заветная мечта: я ем в трактире, сплю в трактире и пишу в трактире». Здесь подавалось прекрасное немецкобродское пиво, чудесные копченые сосиски и кнедлики. Вопреки надеждам компаньона, Гашек и в Липнице быстро оброс друзьями, да и старые, каким-то чудом разнюхав, где он, стали съезжаться из Праги. Жизнь вошла в прежнюю колею.
Как-то раз, выпросив у лесничего ключи от пустующего замка в окрестностях Липницы, устроили гулянку. Уходя, забыли в замке и заперли местного учителя. Проснувшись среди ночи, тот стал колотить в окна и кричать. «Это Белая Пани! — авторитетно заявил Гашек. — Надо выстрелить в неё, чтобы освободить от злого духа!» Слава богу, стрелять не стали, а просто отперли дверь: бледный как полотно учитель дрожал и не мог говорить.
При всем этом веселье «Швейк» потихоньку продвигался. И даже принес автору ощутимые деньги. На исходе зимы Гашек ошпарил руку — пришлось нанимать секретаря, 25-летнего безработного Климента Штепанека. Чтобы писал под диктовку. Гашек не обременял себя обдумыванием отдельных слов или редактурой, никогда ничего не переписывал и вообще не читал — сразу запечатает рукопись в конверт — и в типографию!
Летом 1922 года Ярослав впервые в жизни обзавелся недвижимым имуществом — купил в Липнице домик за 25 тысяч крон и, говорят, здорово переплатил, ведь там требовался основательный ремонт. Но это уже не имело особого значения — всего через полгода Гашек умер. В последний год он болезненно растолстел, жаловался на мучительные боли в ногах и желудке, но к врачам не шёл, заранее зная, что они скажут: бросить пить, не есть острое и жирное. А жизнь без спиртного, острого и жирного, по мнению Гашека, не имела смысла.
Уже совсем больной, не встающий с постели, он попросил однажды коньяку. Шура принесла теплого молока. «Вы меня надуваете», — грустно сказал Гашек, и это оказались его последние слова. 3 января 1923 года он умер от паралича сердца в возрасте всего сорока лет.
Местный священник Отакар Семерад хотел было отказаться хоронить Гашека на кладбище, а только за оградой — у него были с Ярославом личные счеты. Ведь однажды веселый писатель дал шарманщику 10 крон, чтобы тот два часа подряд играл под окнами священника непристойную песенку. Эту песенку друзья и спели у могилы Гашека — всё-таки внутри ограды. Друзей, впрочем, собралось немного — в Праге решили, что «очередная смерть пана Ярослава» — просто новогодняя шутка.
Ирина Стрельникова #СовсемДругойГород Экскурсии по Москве
P. S. Роман «Похождения бравого солдата Швейка» любят во всем мире, но, может быть, меньше всего — в Чехии. Там многие считают, что Ярослав Гашек оклеветал национальный характер, выставив своего героя идиотом.