Зигмунд Фрейд создал психоанализ и первую в мире кокаиновую зависимость
«Он никогда не страдал нервами: этот нашумевший сексуалист был до жути здоров во всем, что касалось его личных переживаний», — написал о Фрейде его хороший знакомый, писатель Стефан Цвейг. Просто Цвейг не был психоаналитиком, а некоторые так хорошо скрывают своё нездоровье, что мало быть «инженером человеческих душ», чтобы заметить. Фрейд отлично прятал от посторонних глаз свои фобии, которых у него имелся целый набор: он боялся числа 62, папортников и, как утверждал его любимый ученик Юнг – Божьего гнева…
Двое европейцев, сошедших с парохода в порту Нью-Йорка, были очень похожи друг на друга: оба в дорогих пальто, при очках и обширной лысине. Респектабельные европейцы, но таможенник отчего-то насторожился и принялся всерьез потрошить их дорогие чемоданы.
Один путешественник, психиатр Зигмунд Фрейд, шепнул другому, своему коллеге и ученику Карлу Густаву Юнгу: «Не то ищут. А ведь мы провозим через их границу настоящую чуму ХХ века!» Он, конечно, имел в виду свой психоанализ, математически доказывавший, что вся человеческая культура — лишь болезненное порождение вытесненной сексуальности.
За неделю путешествия на пароходе переговорено и переспорено было немало, и Фрейд всё убеждал своего ученика: «Мой дорогой Юнг! Обещайте, что вы никогда не откажетесь от сексуальной теории! Мы должны сделать из нее догму, неколебимый оплот против оккультизма!» Юнг удивлялся: «Когда вы говорите о сексуальной теории, ваша речь становится болезненно возбуждённой. Право, я начинаю беспокоиться за ваше душевное здоровье»…
По дороге в город, где им предстояло читать лекции, Юнг сказал, что хочет немного свернуть с пути — осмотреть древние мумии индейцев пуэбло. Фрейду это очень не понравилось: «На что вам сдались эти трупы? Ваши разговоры о покойниках указывают на желание видеть мёртвым меня, вашего учителя», — сказал он с мукой в голосе. Ему даже сделалось дурно, и случился один из тех обмороков, которым вообще был подвержен Фрейд. Юнг насторожился (что за странности?) и тут же предложил коллеге свои услуги в качестве психоаналитика. Фрейд ответил весьма неприязненным тоном: «Нет! Я не могу ставить на карту свой авторитет»…
Мальчик-исключение
Якоб Фрейд, небогатый торговец шерстью из города Фрайберга на самой окраине Австро-Венгрии (ныне — чешский город Пршибор), на полях семейного Талмуда с перерывом в три месяца сделал две надписи: «Мой отец равви Шломо умер 21 февраля 1856 года» и «Мой сын Шломо Сигизмунд родился во вторник, 6 мая, в половине седьмого после полудня». Мальчик появился на свет необычайно волосатым.
Всего жена Якоба Амалия родила ему восемь детей, но ни к кому в семье не относились, как к первенцу Сигги (так по-домашнему звали маленького Фрейда). Его выдающиеся способности были замечены родителями довольно рано. Раз прочтённые книги он помнил почти наизусть и легко осваивал языки (латынь, греческий, французский, английский, итальянский, испанский, иврит — всё это было в его арсенале наряду с родными немецким и идиш). Способности решено было развивать. Другие дети обходились свечами — «выдающемуся мальчику» была выделена собственная керосиновая лампа. Братья и сестры целыми днями были предоставлены самим себе — для Сигги наняли бонну. Фрау Зажик была чешкой, католичкой и часто водила своего воспитанника по католическим храмам, пока не угодила в тюрьму — конечно, не за то, что пыталась приобщить еврейского мальчика к христианству, а за мелкие кражи. С тех пор и на всю жизнь католицизм для Фрейда стал синонимом преступления — и источником идеи о первичном чувстве вины у ребенка.
Современные исследователи заметили: Фрейд был склонен из любой частности собственной биографии выводить универсальную теорию об устройстве человеческой психики вообще. Его мать была миловидной, молодой, жизнерадостной и свободолюбивой, а отец — пожилым, истово верующим, рабски покорным, и вечно заставлял впечатлительного Шломо краснеть. Однажды незнакомец на улице смахнул с головы Якоба Фрейда шляпу прямо в грязь и крикнул в лицо: «Еврей, убирайся с тротуара!» — и тот смиренно сошёл на мостовую. Вот Фрейд, став взрослым, и постановил: каждый мальчик непременно влюблён в мать и ненавидит отца (так называемый эдипов комплекс, по мнению современной психологии, действительно случается, но далеко не так обязателен, как представлялось основателю психоанализа).
А вот источником идеи о братской ревности и подсознательном желании братоубийства стала смерть новорожденного Юлиуса, младшего брата Фрейда. Ему самому было тогда всего два года, но он сохранил потрясающе ясные воспоминания и о похоронах, и о том, как мать в тот же день объяснила ему, что такое смерть: «Все мы должны вернуться в землю, потому что сделаны из земли», — она потерла руку жёсткой щеткой и показала крупинки «песка» (на самом деле, конечно — отшелушившейся кожи). Эту демонстрацию Фрейд называл самым страшным впечатлением всей своей жизни…
Когда мальчик вошел в возраст, Амалия принялась тормошить его с выбором области, которой он должен посвятить себя и со временем прославиться. В мечтах мать с сыном перебирали вариант за вариантом: политика, философия, естествознание, история искусств… Всё это было в равной степени невозможно — в те времена в Австро-Венгрии евреям запрещалось заниматься чем-либо, кроме коммерции, юриспруденции и медицины. Коммерцию и юриспруденцию Шломо решительно отверг — оставалась медицина. Учить сына на медицинском факультете Венского университета для торговца шерстью было дороговато. Но и Амалия, и младшие дети были готовы отказаться от всех излишеств, чтобы вывести в люди старшего.
В университет юноша записался не в качестве Шломо Сигизмунда, а Зигмундом — на немецкий манер. Вместо положенных пяти он учился все восемь лет. И дело не только в том, что в 1879 году он понадобился Австро-Венгрии в качестве пушечного мяса (вот-вот должна была разразиться война с Россией, армию спешно укомплектовывали. Но напряженность на Балканах удалось снять дипломатическими методами, и будущее светило через год отпустили доучиваться). «Медицинские предметы не привлекают меня. Я учусь достаточно небрежно», — записал Фрейд в дневнике. Может, он и вовсе забросил бы медицину и занялся изучением чего-то ещё, если бы не поджимало время: Зигмунд задумал жениться, а открыв частную практику, можно было быстро встать на ноги.
Любовь и кокаин
Фрейду — двадцать шесть, Марте Бернейс — двадцать один. Её семья пользовалась большим почетом: дед был знаменитым раввином, один дядя дослужился до профессора Мюнхенского университета, другой — Боннского. Отец Марты был наименее знаменитым Бернейсом, но и он за голодранца дочь не отдавал. Зигмунду дали понять: свадьба состоится не раньше, чем он будет в состоянии содержать семью.
Помолвка длилась четыре года. Безумная любовь? Вряд ли… Ведь жених с невестой, живя рядом, очень редко виделись, а самое романтическое воспоминание тех времен в сердце Зигмунда оставил… сползающий чулок, который Марта, слегка приподняв юбку, несколько раз подтянула во время одной их прогулки. За эти четыре года Зигмунд прислал невесте добрую тысячу писем, совсем не похожих на письма влюблённого. Что-то вроде: «Некоторые находят тебя красивой. Для меня это не так важно». А что же было для него важно?
Несмотря на без малого тридцать лет, самоуверенные манеры и отпущенную для солидности бородку, Фрейд до самой свадьбы был девственником. Однажды, ещё в 16 лет, его чуть не соблазнила одна дородная фрау, в дочь которой он тогда был влюблён, — пришлось спасаться бегством. Теперь же свою неопытность в вопросах пола Зигмунд считал позорной и стремился поскорее от неё избавиться.
Впрочем, однажды он прислал своей невесте действительно страстное письмо: «Берегись, моя принцесса! Когда я приеду, то зацелую тебя до синяков. А если ты будешь непослушной, то увидишь, кто сильнее: нежная маленькая девочка, которая мало ест, или высокий пылкий господин с кокаином в теле. Волшебное вещество!»
Дело в том, что в лихорадочных поисках пути выдвинуться Фрейд взялся за заказ химической фабрики по исследованию свойств малоизвестного вещества. Он выяснил, что кокаин обладает болеутоляющим действием, улучшает настроение и повышает работоспособность. Эксперименты Зигмунд осуществлял по большей части на себе и на своих близких. Посылал небольшие дозы сестре, невесте («чтобы укрепить силы»), рекламировал кокаин среди медиков… Казалось, ещё один шаг, и успех у Фрейда в кармане, вместе с богатством и славой! В то время самым близким другом Зигмунда был молодой врач Эрнст Фляйшль фон Марксов. Однажды при вскрытии тот инфицировал палец, пришлось ампутировать. Чтобы снять боль, Фрейд ничтоже сумняшеся снабдил друга кокаином. Так Фляйшль фон Марксов стал первым в мире кокаинистом. Дошло до белой горячки: бедняге всё виделись змеи, ползающие по его телу. А за Фрейдом надолго закрепилась репутация авантюриста и шарлатана.
…А с Мартой они все-таки поженились, втайне от ее родителей. Просто поехали в сентябре 1886 года в город Вандсбек и зарегистрировались в местной ратуше. Чуть позже была совершена и религиозная церемония. Лет десять этот брак был совершенно счастливым. Автор психоанализа, которого обвиняли в пропаганде греха, свободных отношений и возврата к первобытному состоянию, был страшно щепетилен в вопросах супружеской верности. Сразу после свадьбы он обещал Марте не иметь дело с «дурными женщинами» и держал слово, чего бы это ему ни стоило! И когда, признавшись Юнгу, что видит эротические сны о тех самых «дурных женщинах», выслушал совет: «Нет ничего проще избавиться от этого! Стоит только заплатить одной из них» — Фрейд отпрянул в ужасе: «Я ведь женат! Уважающий себя человек должен уметь держать себя в руках»…
Но дети у них с женой рождались один за другим, и Марта стала слишком пугать Зигмунда своей плодовитостью. А тут ещё к ним переехала жить Минна Бернейс, сестра Марты… Она была гораздо красивее, куда меньше напоминала наседку, и Фрейд, рассудив, что не давал никаких обещаний жене относительно порядочных женщин вообще и её сестер в частности, позволил себе увлечься. Они с Минной часто путешествовали вместе, оставив Марту с детьми дома. «Минна очень похожа на меня самого: мы оба неуправляемые, страстные и не очень хорошие люди», — мучился Фрейд. И советовался с Юнгом, как избавиться от этого любовного наваждения. Тот пришел в ужас, настойчиво предлагал пройти курс психоанализа то самому Фрейду, то Минне, но скоро всё разрешилось само собой. Просто после рождения последнего, шестого ребенка — дочери Анны Фрейд так измучился проблемой контролирования рождаемости, что совсем потерял интерес к практической стороне секса. «Я рад этому, — написал он своему коллеге, — поскольку могу теперь целиком сосредоточиться на теоретической».
Анна была единственной из всех отпрысков, кого Фрейд хоть немного любил. И то потому, что лет с тринадцати она стала интересоваться психоанализом, слушала лекции отца и даже сидела в его кабинете, когда он принимал пациентов. Заметив, что Анна слишком пристрастилась к вязанию, Фрейд постановил: «Вязание — замещение сексуальной жизни» — и принялся «анализировать» дочь. Со временем Анна открыла собственную практику (она занялась изучением детской психологии и принимала малышей в кабинете по соседству с тем, где Зигмунд избавлял от неврозов их родителей). К тому времени все старшие братья и сестры Анны разлетелись из родного гнезда, и Фрейд о них совсем не вспоминал. Свои отцовские чувства он целиком отдал ученикам (часто — ровесникам, но все-таки «детям не по крови, а по духу»). Они собирались у него дома по средам и именовались «Венским психологическим обществом». Деспотичный «отец» требовал от «детей» полнейшего подчинения и признания абсолютности собственной правоты, из-за малейшего высказанного несогласия оскорблялся до обморока и навеки изгонял очередного «блудного сына», долгие годы потом тоскуя о нем и плача — буквально, без каких-либо метафор!
Кстати, после той американской поездки Зигмунд прогнал от себя лучшего и любимейшего из своих учеников — Юнга. Предложения самому пройти психоанализ учитель не простил. Юнг с горя лишился рассудка: стал слышать голоса и часами ловил по дому привидений. Впрочем, через несколько месяцев Карл Густав поправился, восстановил душевное здоровье и тут же и вступил со своим учителем в отчаянную полемику. Высказал даже совершенно крамольную, с точки зрения Зигмунда, мысль: случаются неврозы, в которых повинна не подавленная сексуальность, а что-то совсем другое: к примеру, социальная неустроенность, угнетённость трагическими обстоятельствами, неудовлетворённое честолюбие или даже религиозный фактор. Невроз на религиозной почве Юнг усмотрел в самом Фрейде. Мол, тот подсознательно боится Божьего гнева за грехи и потому отрицает самого Господа Бога, ставя на Его место идола, имя которому Сексуальность. «Великий человек, но одержимый своим собственным бесом!» — вздыхал Юнг.
Фрейд спасает душевнобольных
Психиатрией вообще и сексуальной теорией в частности Фрейд занялся сразу после «кокаиновой истории», под влиянием французского нейропсихиатра Жана Мартена Шарко, которого в парижских газетах называли «Наполеоном неврозов» (кроме того, он прославился и как изобретатель контрастного душа собственного имени). До Шарко медицина считала причиной нервных заболеваний какие-то загадочные особенности анатомии мозга, ограничивалась внешним осмотром страждущих и предписывала им моцион и строгий режим питания — абсолютно бесполезные вещи, когда речь идёт о неврозе. Шарко же постановил: причина не в анатомии, а в психологии, и стал лечить гипнозом.
«Мне случалось, — писал Зигмунд Марте с парижской стажировки, — выходить с его лекций с таким ощущением, словно я выхожу из Нотр-Дам — это новое представление о совершенстве!» Впрочем, одновременно с Шарко эксперименты по лечению истерии ставились по всей Европе. В Англии, к примеру, практиковался массаж… как бы это выразиться поприличнее? Ну, в общем, весьма интимный, призванный вызвать у истеричек судороги определенного рода (в чём ни викторианские врачи, ни викторианские пациентки не видели ничего сексуального — по полной своей викторианской неискушенности в этих вопросах).
В общем, психиатрия в то время была востребована, как никогда! Нервными расстройствами в то время страдал каждый пятый житель Вены, да и в других европейских столицах дело обстояло немногим лучше (возможно, так сказывался близящийся рубеж веков и агония прежнего мира, которому вот-вот предстояли огромные перемены). Неудивительно, что газеты то и дело извещали об очередном необъяснимом самоубийстве… Фрейд опубликовал в «Венских ведомостях» объявление: «Лечу гипнозом нервные заболевания любого рода» — и с энтузиазмом принялся за дело. Вот только ничего толкового из этого не вышло. То один пациент, одержимый навязчивой идеей — мол, его хочет отравить повар, — выйдя из транса, вроде бы, вполне разумно признает невиновность повара. Но тут же принимается бредить, что настоящий отравитель — его собственный отец. То другая пациентка, страдающая нервным параличом ног и расстройством речи, очнувшись после сеанса, хватается за живот: «Доктор, пользуясь моим бессознательным состоянием, вы обесчестили меня! Я беременна!» Гипноз при работе с подсознанием оказался столь же грубым инструментом, как кувалда в ювелирном деле, — решил Фрейд. О его неудачных экспериментах стало известно, и его репутацию, казалось, уже ничто не может спасти…
Неудивительно, что и открытый Фрейдом метод психоанализа был поначалу воспринят в штыки. Но в конце концов Лондонский университет назвал венского психиатра в числе пяти величайших учёных современности (компания получилась разношерстной: физик Эйнштейн, каббалист бен-Маймонид, философ Спиноза, мистик Фило и, наконец, Фрейд). Зигмунд усмехнулся: «Этому парню, Эйнштейну, было намного легче! За ним стоял длинный ряд предшественников, начиная с Ньютона, в то время как мне пришлось в одиночку пробираться через джунгли».
Психоанализ начался с открытия метода свободных ассоциаций. От пациента не требовалось ничего, кроме денег («Успех анализа зависит в первую очередь от того, насколько больной в него верит. А поверить проще, когда платишь врачу существенные деньги», — рассуждал Фрейд, назначая за один сеанс не меньше 40 крон) и потока болтовни, в котором рано или поздно проскальзывали мотивы забытых событий, когда-то травмировавших психику. Пациента полагалось уложить на кушетку и сесть у него в головах — эту диспозицию вместо прежней «глаза в глаза» Фрейд ввёл после того, как одна дама в процессе лечения взялась выделывать всякие непристойности, желая соблазнить его. Впрочем, современники утверждали, что Фрейд вообще не любил смотреть людям в глаза…
Чуть позже Фрейд разгадал и тайну снов. Мысль о том, что ночные видения — это код потаенных желаний в образах-символах, пришла к нему в одном ресторане. Зигмунд даже просил владельца повесить табличку: «Здесь, в северо-восточном углу террасы, в четверг 24 июля 1895 года, вечером, доктором Фрейдом была открыта тайна сновидений». Тот не повесил и страшно прогадал — в считаные годы всё, что связано с именем доктора Фрейда, стало невероятно популярным, потому что он действительно излечил многих.
Единственный пациент, с чьим неврозом доктору никак не удавалось справиться, был он сам! «Этот анализ труднее любого другого», — вздыхал Зигмунд. С некоторых пор у него случались периоды глубокой депрессии. Много лет Фрейд панически боялся ездить железной дорогой, а когда преодолел эту фобию, заимел другую: опоздать на поезд, так что стал приезжать на вокзал за несколько часов до отправления. Кроме вышеупомянутых страхов папортника и числа 62, он ещё неведомо почему боялся… оказаться в Риме. По всей Италии путешествовал не раз, а в Рим — ни-ни! Табу! А когда преодолел себя, стал болезненно рваться в Рим, так что уже и прожить без этих «преступных» поездок не мог. Сам он объяснял это отзвуком детского приобщения к католицизму под руководством воровки-бонны… Даже знаменитая фрейдовская коллекция древностей (римских, греческих, египетских, всего 3000 предметов) была проявлением его болезни. Все эти вазы, статуэтки, амулеты, кольца — по той же схеме, что и столица Италии, одновременно и завораживали Фрейда, и тревожили его: они служили материальным доказательством, что всё проходит, что жизнь пронизана смертью.
Проанализировав всё это, Фрейд пришёл к выводу: его невроз — следствие панического страха смерти и в то же время влечения к ней. В канун нового, 1901 года, когда все кругом праздновали наступление очередного столетия, он грустил: «ХХ век примечателен тем, что содержит день моего ухода из жизни»… Он все пытался предугадать дату — наиболее вероятным ему казался почему-то 1907 год. Но при этом о физическом здоровье нисколько не заботился и выкуривал по 20 сигар в день. Его домашний врач, доктор Макс Шур, настаивал, чтобы Фрейд бросил. «После того как ты мне запретил, я не курил 7 недель. Сначала, как я и ожидал, мне было очень плохо: сердечные приступы, дурное настроение. Через 3 недели это прошло, но я стал совершенно неработоспособен, я был поверженным, сломленным человеком. А потом я вновь, невзирая на мои обещания тебе, закурил. Первые сигары вернули меня к жизни», — написал Шуру Фрейд.
Вскоре началась Первая мировая война, и контуженные солдаты, возвращавшиеся из окопов, терзались явно иными переживаниями, нежели довоенные пациенты. И Фрейд выдвинул новую теорию: не сексом единым жив человек! Агрессия или влечение к смерти — такое же естественное биологическое побуждение, как и инстинкт продолжения рода.
Прошло ещё несколько лет, и мысли Зигмунда о смерти, увы, стали принимать куда более конкретные формы.
Душевнобольные спасают Фрейда
Когда врачи обнаружили у него в гортани крошечную опухоль, была надежда, что дело обойдется небольшой операцией. Чтобы не пугать родных, Зигмунд сказал, что пошёл гулять и вернется через несколько часов. Глубокой ночью Марте Фрейд позвонили из клиники и сказали, что её муж у них. Операция прошла плохо, и через несколько часов он чуть было не отдал Богу душу: началось кровотечение, Фрейд пытался вызвать доктора, но звонок оказался сломан. Ни кричать, ни шевелиться страдалец не мог. Жизнь ему спас… душевнобольной карлик, который чудом заглянул в палату, оценил ситуацию, бросился в коридор и хватал медиков за полы халатов до тех пор, пока одна сестра милосердия всё же не согласилась пойти посмотреть, в чём там дело. Кровотечение удалось остановить. Когда родные потребовали от врача ответа, почему Зигмунда оставили после операции без присмотра, тот объяснил, что счёл пациента безнадежным. Ведь опухоль оказалась раковой…
Но Фрейд прожил ещё 16 лет. Перенёс тридцать две подобные операции. Носил челюстной протез и время от времени вынужден был принимать пищу через вставленную в нос трубочку. При этом сигары он не оставил: «Я знаю, что курение убивает меня. Но зависимость от никотина — проявление моего невроза. Победить его, при всем психиатрическом опыте, я не могу, и оставьте меня в покое!» — отвечал Фрейд на упреки врачей. Практику он тоже не бросил и принимал до 6 пациентов в день, преодолевая временами страшную боль. Однажды Зигмунд попросил доктора Шура: «Обещайте, если понадобится, прекратить мои мучения». Тот обещал.
В 1938 году обрушилась ещё одна беда, на этот раз не только на Фрейда, но и на всех евреев Австрии: страну захватил Гитлер… За пять лет до этого книги Фрейда в числе прочих «неправильных» были сожжены в Берлине — «за растлевающую переоценку сексуальной жизни и попрание достоинства человеческой души». Фрейд по этому поводу заметил: «Каков прогресс! В Средние века сожгли бы меня самого, а сейчас довольствуются только книгами».
С прогрессом он, впрочем, погорячился. Позже в печах концлагерей погибли четыре его сестры. Скорее всего, нацисты готовили эту участь и ему самому, но для начала, едва войдя в Вену, просто заключили Зигмунда под домашний арест, а имущество конфисковали. Его спасла только мировая слава. Одна из его учениц — супруга греческого принца Георга Мари Бонапарт, (из рода Наполеона), подняла на ноги испанского и датского королей, президента Рузвельта и диктатора Муссолини, десяток всевозможных послов и два десятка консулов (всех их, или их родственников, или их друзей Фрейд в разное время лечил от неврозов). В конце концов нацисты согласились отпустить Зигмунда с женой и дочерью Анной за границу (остальные дети, к счастью, успели в разное время покинуть Австрию), но за выкуп в 100 тысяч австрийских шиллингов. Их внесла за учителя все та же Мари Бонапарт. Теперь оставалось только подписать предусмотренный формой документ: «Я, профессор Фрейд, подтверждаю, что после присоединения Австрии к немецкому рейху власти обходились со мною почтительно, и я не имею ни малейших претензий к существующему режиму». Перед тем как подписать, Фрейд спросил: «Нельзя ли тут ещё добавить: «обещаю всем и каждому наилучшим образом рекомендовать гестапо»?» Не многие на его месте решились бы острить…
14 июня 1938 года Фрейд покинул Вену, город, в котором он прожил 78 лет. Из них 47 — в доме на Берггассе, 19. В Париже его торжественно встречали принц Георг и Мари Бонапарт. От ступенек вагона до «Роллс-Ройса» постелили раритетную красную бархатную ковровую дорожку — после победы под Аустерлицем по ней ступал Наполеон. Вскоре Фрейда отправили в Лондон, в дом на Мэйрсфилд гарденс. Но он не прожил там и года: едва треволнения с депортацией улеглись, страшные боли снова дали о себе знать. Теперь Зигмунд почти совсем не мог есть. Однажды в полвторого ночи разбудил Анну и сказал, что голоден, но отщипнул лишь крохотный кусочек хлеба. Он страшно исхудал. Последней книгой, которую Фрейд держал в руках, была «Шагреневая кожа» Бальзака. Он читал и усмехался: «Это как раз про меня!»
21 сентября 1939 года Зигмунд позвал к себе доктора Шура (тот последовал за своим великим пациентом в эмиграцию): «Помните о нашем разговоре? Вы обещали не оставлять меня на произвол судьбы, если дело зайдет столь далеко. Сейчас я ощущаю только мучения, и нет никакого смысла в моем существовании». И доктор Шур, несмотря на опасность угодить за такие дела под суд, ввел Фрейду смертельную дозу морфия. Страдалец заснул и больше не проснулся…
…Ещё в 1931 году на свое 75-летие Фрейд получил в подарок от Мари Бонапарт драгоценную античную вазу и написал в благодарственном послании: «Надеюсь, я заберу это чудо с собой в могилу». И это не была пустая любезность. Фрейд действительно внёс в своё завещание пункт: после кремации его прах должен быть помещён в эту самую вазу. Так и сделали. А через двенадцать лет туда же опустили и прах верной Марты Фрейд.
Перед смертью великий психоаналитик уничтожил большую часть своих дневников, объяснив родным: «Там слишком много болезненного. А я не хочу, чтобы психоанализ воспринимался как порождение поврежденного разума».
P.S. Известно, что самая продаваемая книга в мире — Библия. На втором месте до недавних пор прочно держались сочинения Владимира Ильича Ленина. Но и узкоспециальное исследование Зигмунда Фрейда «Толкование сновидений», как это ни удивительно, входит в почетную двадцатку! И если выпущенный в 1900 году тираж — 600 экземпляров — распродавался целых восемь лет, то в наше время столько же расходится в мире ежемесячно.
Thank U for this fabulous story about Sigmund Freud!
A lot of details are really unique, like the ones about Freud-Jung interactions, about Freud’s involvement with his sister-in-law, and about the fate of his four sisters, after the Nazi’s invasion of Austria, etc., etc.
Would be great to learn the sources of the above.
Also, is there any information that you could offer about Sabina Spielrein, her life and her connection to Freud and Jung?
Hello! I agree with you that this article is interesting. I think one is for public, so some detail may be inaccurate.
If it interesting for you, I can advice for you the film «A Dangerous Method».