Романов и балерина — первые хозяева особняка Кшесинской
«Я нашла маленький, прелестный особняк на Английском проспекте, № 18, принадлежавший Римскому-Корсакову. Построен он был Великим Князем Константином Николаевичем для балерины Кузнецовой, с которой он жил», — написала Матильда Кшесинская в мемуарах (всё относящееся к Николаю II, что есть в этих мемуарах и ещё в дневниках Кшесинской, а также наоборот, в дневниках Николая о ней, мы собрали вместе и поместили в отдельном очерке). Рассказывая о её романе с будущим царём Николаем, мы подчёркивали, что место для любовного гнёздышка, где предполагалось окончательно заполучить наследника в сети любви, было выбрано не случайно. А с прозрачным намёком на то, что предыдущий хозяин — великий князь Константин — не побоялся преступить все светские условности и вознес балерину до положения свой пусть и не венчанной, но фактической жены. Да вот только возлюбленный Кшесинской — Ники был меньше всего похож на своего двоюродного деда – великого князя Константина Николаевича. Можно сказать, эти двое были полными противоположностями…
Князь Долгоруков писал о нём: «В семье, которая хвалилась высоким ростом, толстыми мускулами и правильностью черт лица; в семье, предпочитавшей сходство с преображенскими гренадерами сходству с государями образованными, — Константин Николаевич был ребенок слабый и тщедушный. В семье, в коей никто не любил занятий умственных, … Константин Николаевич явился ребёнком умным и любознательным». У юного Константина был тот же воспитатель, что и у его старшего брата, будущего императора Александра II: поэт Василий Андреевич Жуковский. Среди прочего тот учил: «Революция есть губительное усилие перескочить из понедельника прямо в среду. Но и усилие перескочить из понедельника в воскресенье столь же губительно». Иногда просто поражает, до чего на характере царствования, на выборе пути развития огромной страны в итоге сказывалась личность воспитателя царских детей! Допустим, Александра III и Николая II наставлял Победоносцев. Царя-освободителя Александра II и его брата Константина – Жуковский. И этим многое было определено…
При дворе ходили разговоры, что Константин после смерти отца может предъявить права на престол, оспорив право старшего брата – Александра. Ведь это он, Константин, был порфирородным сыном (то есть сыном императора) Николая I, а когда родился Александр, их отец ещё даже не был объявлен наследником. Но слухи были безосновательными, ничего подобного Константин предпринимать не стал. И, принося присягу брату, сказал: «Я хочу, чтобы все знали, что я первый и самый верный из подданных Императора». На что сам император обещал во всем «идти рука об руку» с младшим братом.
Именно Константин стал главным мотором великих реформ Александра II. Собственно, это благодаря ему было отменено крепостное право. В Главном комитете по крестьянскому делу (это был орган, призванный принять какое-то решение по давно наболевшему вопросу) он хоть и председательствовал, но при голосовании остался в меньшинстве: большинство было за сохранение крепостничества. Но тут уже личную смелость и волю к тому, чтобы «перейти из понедельника во вторник», проявил Император. Он утвердил мнение меньшинства.
19 февраля 1861 года два брата Романовых стояли у стола рядом друг с другом. Александр подписал Манифест об отмене крепостного права, а Константин присыпал его подпись песком, чтобы скорее высохли чернила. Так отжившие средневековые порядки в России, казалось, были похоронены навсегда…
За Константином ещё много что числилось. Модернизация флота. Борьба с цензурой. Да ни одна из реформ Александра не обходилась без брата! Казалось, карьера Константина Николаевича далеко превзошла те возможности, что обычно даёт царской родне великокняжеский статус, ведь он принимал самое деятельное участие в управлении государством. Он был звезда! И счастливчик, потому что и в любви ему поначалу везло.
Жену ему нашёл ещё отец – император Николай. И Константин, увидев невесту, написал отцу: «Как бы мне хотелось самому обнять тебя, самому благодарить тебя за это невыразимое счастие, которым ты меня одарил!» С первой встречи великий князь был сражён красотой и весёлым обаянием принцессы Александры-Фредерики-Генриетты-Паулины-Марианны-Елизаветы Саксен-Альтенбургской. Писал в дневнике: «Не понимаю, что произошло со мной? Я стал совершенно другим человеком. Одна лишь мысль движет мною, одна картина стоит перед глазами: всегда она и только она, моя звезда. Я влюблён. Но как долго я знаком с нею? Всего лишь несколько часов — и я влюблён по уши»…
«Она была пресимпатичной девушкой; красота её еще тогда не так развилась, как впоследствии, но она была миловидной донельзя, весёлой, резвой и такой натуральной… Помню, что сразу же после знакомства, мы побежали на деревянную катальную гору, помещенную в одной из зал Александровского дворца, и, катаясь, и веселясь, подружились, и дружба наша неизменно сохранилась», – писала фрейлина Мария Фредерикс.
Но наблюдательная фрейлина Анна Тютчева (дочь поэта) составила о супруге великого князя, после крещения в православие принявшей имя Александры Иосифовны, более суровое впечатление: «Великая княгиня изумительно красива и похожа на портреты Марии Стюарт. Она это знает и для усиления сходства носит туалеты, напоминающие костюмы Марии Стюарт. Великая Княгиня не умна, ещё менее образована и воспитана, но в её манерах и тоне есть весёлое молодое изящество и добродушная распущенность, составляющие её прелесть и заставляющие снисходительно относиться к недостатку в ней глубоких качеств. Её муж в неё очень влюблен, а Государь к ней весьма расположен. Она занимает в семье положение enfant gatee (избалованного ребенка- прим. СДГ), и принято считать забавными выходками и милыми шалостями бестактности и неумение держать себя, в которых она часто бывает повинна». Кстати, о самом Константине фрейлина Тютчева отзывалась с большой симпатией: «У вел. кн. Константина довольно дерзкая и бесцеремонная манера рассматривать людей в монокль, пронизывая вас жестким, но умным взглядом. Он отличается живостью, много говорит и с большой легкостью и изяществом выражается на нескольких языках. Чисто и грамотно на русском, что давало повод слыть ему свирепым славянином, говорящим только по-русски и пренебрегающим всеми формами европейской цивилизации. На самом деле он был европейски просвещен, видел Россию управляемой собственными силами, но в кругу мировой цивилизации».
Первое время у великокняжеская четы в их Мраморном дворце всё складывалось хорошо, один за другим рождались дети: первенец Николай, затем Константин, Дмитрий, Вячеслав. О Константине (будущем поэте К.Р.) и Николае (будущем кошмаре и позоре царской семьи, уличённом в воровстве и сосланном в Среднюю Азию, что в итоге принесло великую пользу Туркестану) стоит как-нибудь написать отдельно – невероятные судьбы, ярчайшие личности! Но пока их приключения ещё впереди, дети ещё маленькие, и жизнь семьи протекает безмятежно. Им принадлежат поразительной красоты резиденции: Павловск, Стрельна, крымская Ореанда. Оба большие любители музыки, великий князь Павел с великой княгиней Александрой принялись организовывать концерты в здании павловского вокзала (я уже много раз писала, что изначально вокзал – это вовсе не железнодорожная станция, а концертный зал).
Пригласили выступать короля вальса — Иоганна Штрауса. Тот, действительно, несколько сезонов там дирижировал. Беда в том, что между Александрой Иосифовной и Штраусом вспыхнул роман, разбивший сердце Константину Павловичу. Дальше – больше. Уехал Штаус – великая княгиня стала влюбляться в одного за другим мужниных адъютантов. И – хуже того, у неё завязались скандального рода отношения с фрейлиной Анненковой. Константину Николаевичу ничего не оставалось, как отправить жену за границу, подальше от скандала. Но она и там отличилась – в Швейцарии у великой княгини вышла история с двумя местными девочками, 14 и 16 лет – скандал удалось погасить 18-ю тысячами франков.
Словом, семейная идиллия была разбита. Ну а там уж появилась в жизни Константина Николаевича балерина Мариинского театра Анна Васильевна Кузнецова. Та оставила сцену и съехалась с уже немолодым великим князем, от которого с некоторых пор явно отвернулась удача. Несчастья и разочарования следовали одно за другим. После Манифеста об освобождении крестьян давно мечтавшие о независимости поляки, почувствовав новые ветры свободы, подняли восстание. Разбираться с этим Император отправил брата Константина, назначив его наместником в Царство Польское. Первым делом его там чуть не застрелили – некто Ярошинский совершил покушение на следующий день после прибытия нового наместника в Варшаву. Веря в благотворность плавного и правильного перехода из понедельника во вторник, великий князь обратился к населению со вполне толковой программой. Обещал восстановить автономию в делах управления, провести политическую амнистию, ввести польский язык в официальное делопроизводство, открыть польские учебные заведения – а там уж посмотрим. Он говорил: «Поляки, вверьтесь мне, как я вверился вам!» и просил набраться терпения. Бесполезно! Польша ничего не желала слушать и продолжала бунтовать, требуя независимости немедленно, сейчас. От военной помощи в подавлении беспорядков Великий князь из раза в раз отказывался. И Александр II, не дождавшись результата, в конце концов просто отозвал брата в Петербург. Уезжая, великий князь Константин с горечью сказал: «Ну, теперь наступает время палачей». И был прав: на его место был прислан генерала Михаила Муравьева, родственник одного из повешенных декабристов. Первым делом новый наместник Царства Польского сформулировал яркий афоризм: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, я из тех, кто сам вешает». Его усилиями польское восстание было довольно быстро утоплено в крови. За Михаилом Муравьевым закрепилось прозвище «вешатель». Ну а поляки на время притихли, хотя уж в 1917-м отыгрались…
Либеральные реформы с некоторых пор сворачивались и в самой России – и Константин Николаевич стал стремительно терять влияние. Характерная история, когда он, успев перессориться со всеми архиереями РПЦ по вопросу, а не прекратить ли гонения на староверов и не вернуть ли эту огромную массу русских людей в гражданскую, экономическую и общественную жизнь России, был вынужден в конце концов уйти из соответствующего правительственного Комитета. И так — почти со всеми направлениями деятельности. Его гражданский брак с Кузнецовой, с которой великий князь появлялся уже совершенно открыто, объясняя всем: «Та жена у меня казенная, а эта – законная», был чем-то вроде вызова, брошенного свету разочарованным человеком. Павловск, Стрельна, Мраморный дворец – все осталось прежней семье. Зато Константину Николаевичу досталась обожаемая им Ореанда. А для жизни в Петербурге пришлось купить очень скромный и маленький каменный дом на Английском проспекте, 18.
Интересно, что Александра Иосифовна с момента ухода мужа и думать забыла о любовных приключениях. Теперь она умоляла мужа образумиться и заклинала детьми. Но ничего изменить уже было нельзя… В новой семье у Константина Павловича тоже родились дети. 22 декабря 1880 года великий князь написал своему управляющему: «Любезнейший Константин Петрович! Тебе известно, что я имею на своем попечении трех малолетних детей, подкинутых ко мне и принятых мною. Марина подкинута 8-го декабря 1875. … Анна подкинута 16 марта 1878 года. … Наконец, Измаил подкинут 1-го августа 1879-го года». Про подкидышей – это, конечно, просто фигура речи. По личному указу царя внебрачные дети Константина Николаевича носили фамилию Князевы.
Несчастия на этом не кончились. Террористы с седьмой попытки убили царя Александра – самого близкого человека для Константина. Пришедшие к власти консерваторы прогнали великого князя со всех должностей, отстранили даже от руководства флотом, будто не он его возродил после провала Севастопольской компании. Его теперь постоянно клеймили и проклинали за либерализм.
Вместо него Главным начальником флота и Морского ведомства стал теперь племянник — великий князь Алексей Александрович. Прославившийся пышными ежедневными кутежами в своём дворце на Мойке (по иронии судьбы этот роскошный дворец расположен совсем близко от скромного особнячка великого князя Константина на Английском проспекте — у них даже общий сад, разгороженный стеной). Накануне Русско-Японской войны этого горе-главу Морского ведомства пытался образумить великий князь Александр Михайлович (Сандро), который вспоминает: «Свидание носило скорее комический характер. Все вооруженные силы микадо на суше и на море не могли смутить оптимизма дяди Алексея. Его девиз был неизменен: «мне на все наплевать». Каким образом наши «орлы» должны были проучить «желтолицых обезьян», так и осталось для меня тайной. Покончив таким образом с этими вопросами, он заговорил о последних новостях Ривьеры». У великого князя Алексея Александровича, кстати, тоже была любовница-балерина, француженка Элизе Балетта. К ней обычно обращались промышленники, если хотели получить военный заказ для флота. Был один случай с новой торпедой… Её изобрёл один француз, хотел продать русскому правительству. Но балерина Балетта передала изобретателю, что сначала он должен заплатить ей 25 тысяч рублей, иначе о его предложении просто не будет доложено. В итоге француз продал торпеду японцам, и те её успешно применили. Больше всего в мире Элизе уважала бриллианты и знала в них толк. Одно её ожерелье петербургские светские остряки прозвали «Тихоокеанский флот». После Цусимского поражения уже и публика стала кричать ей из зала: «Вон из России! На тебе не бриллианты, – это наши погибшие крейсера и броненосцы». Да и в карманах самого Алексея Александровича, как считалось, уместилось несколько броненосцев и пара миллионов Красного Креста. Интересно, что он подарил своей Элизе брошь — красный крест из рубинов как раз в те дни, когда обнаружилась эта самая недостача в Красном Кресте… Впрочем, из Морского ведомства бесследно пропало гораздо больше — 30 миллионов. Как-то Алексею Александровичу удалось выкрутиться, хотя за это время ни одного корабля на воду спущено не было. Зато великий князь купил себе особняк в Париже. С должности его долго не снимали. Он ведь был достаточно консервативен…
Впрочем, о великокняжеских финансовых художествах я уже писала в связи с крымским Дюльбером. Но вернёмся к великому князю Константину. Оставшись не у дел, он предпочёл уехать с Анной и детьми в обожаемую свою Ореанду, наследственное своё имение. И поменьше показываться в Петербурге. Но и это не спасло: дворец в Ореанде почти сразу сгорел – дети прислуги проводили время на чердаке и не затушили окурок. Восстанавливать дворец было не на что: после снятия с должностей у великого князя не осталось никаких средств. Он слишком много собственных денег вложил в государственные нужды. К примеру, сам оплатил постройку канонерских лодок, собственными 200 тысячами рублей. «Я самый нищий из великих князей» — в конце жизни обнаружил Константин Николаевич. В общем, решено было разобрать руины дворца, очистить камни от копоти и выстроить из них церковь в грузинско-византийском стиле, чтобы хорошо смотрелась в скальном пейзаже Ореанды. Церковь стоит там и сейчас, хотя при советской власти изрядно пострадала…
Не прошло и 5 лет – новая чреда потерь. Младший сын князя от Анны Васильевны Левушка заразился скарлатиной и умер в пасхальную ночь. Через четыре дня выяснилось, что от него успел заразиться старший – Измаил. Меньше чем через месяц приходится хоронить второго… Константин Николаевич написал одному другу из Ореанды, где в маленьком деревянном домике он теперь жил с остатками семейства: «Что нам пришлось перенести в это последнее время, и что за тяжкое испытание нам ниспослал Господь Бог! Мы, разумеется, стараемся безропотно покориться Его Святой и неисповедимой Воле, но Ты в то же время понимаешь, как это тяжело, как это тяжко. … Больно смотреть на страдания бедной матери. Она несёт свой тяжкий крест с полным христианским терпением и смирением. Тотчас после её приезда мы потихоньку, совершенно по-домашнему в нашей Церкви говели и причастились 24го мая. Тут мы вполне оценили блаженство иметь здесь свою собственную Церковь».
Перенесенные страдания не прошли даром для Константина Николаевича. В 1889 году с ним случается апоплексический удар, нынешним языком говоря – инсульт. Отнялась левая сторона тела и пропала речь. Тут-то беспомощным Константином Николаевичем завладела законная венчанная супруга – великая княгиня Александра Иосифовна. Она держала его у себя и на порог не пускала никого из второй, незаконной семьи. Сын, Константин Константинович, тот самый поэт К.Р., писал: «Насколько можно понять, он требует свидания с ними… Не бессердечно ли лишать его такого утешения теперь, когда он в таком положении? Мы все склоняемся к тому, что было бы правильнее дать больному это утешение. Но тут встречается непреодолимое препятствие: Мама никогда не согласится. У нее на этот счет свои убеждения. Она считает, что послав Папа тяжелую болезнь, сам Бог порвал всякие связи его с прошлой жизнью»… Она явно мстила мужу за то, что он посмел её оставить. И когда великий князь после третьего удара уже был в агонии, Александра Иосифовна приказала пустить к нему прощаться всех многочисленных слуг. Десятки людей один за другим подходили к умиравшему и целовали его, страшно его этим беспокоя. При этом он ещё и угасающим своим взглядом отчаянно всматривался в лица: не пустили ли её, его настоящую жену, Анну Васильевну Кузнецову, и младших дочерей. Графиня Комаровская, видя мучения князя, попробовала было уговорить Александру Иосифовну прекратить это безумие, но великая княгиня была невозмутима: «Это ему возмещение за прежнее».
Анна Васильевна Кузнецова после смерти Константина Николаевича уехала с дочерьми за границу. Дом на Английской набережной она продала. Великая княгиня Александра Иосифовна пережила мужа на 20 лет. Она была красива даже в старости. Властная высокая старуха с пышными седыми волосами, тонкой талией и безупречной осанкой. Вот только совсем слепая. Дети и внуки испытывали к ней глубочайшее почтение и не смели пропустить визит в Мраморный дворец, к бабушке. Жаль, что и части этого почтения не выпало в конце жизни великому князю Константину. Его судьба, видимо, не сочла достойным.
Ирина Стрельникова #СовсемДругойГород экскурсии по Москве