Нобели – вторые в русском списке Форбс, или как Альфред учредил свою премию
«Важнейшие события его жизни: никаких» — подытожил свою краткую автобиографию Альфред Нобель — великий учёный, изобретатель динамита и трубопровода, талантливый бизнесмен и учредитель самой престижной из мировых премий. Судьба этого человека соткана из сплошных парадоксов. Впрочем, это у Нобелей семейное. Надо же было умудриться столько раз разориться и столько раз быстро восстановить потерянное, так что на момент революции Нобели занимали в России второе место в тогдашнем списке Форбс с капиталом около 60 миллионов тогдашних рублей (что составляет около 720 млн сегодняшних долларов).
Враг человечества. Парадокс первый
«…Весь мой капитал должен быть внесён в особый фонд и помещён на надежное хранение. Проценты должны ежегодно распределяться в форме премий тем, кто принесёт наибольшую пользу человечеству: одна часть тому, кто сделает наиболее важное открытие или изобретение в области физики; другая — в области химии; третья — в области физиологии или медицины; четвёртая часть — тому, кто создаст в области литературы наиболее выдающуюся работу идеалистической направленности; пятая часть — тому, кто внесет наибольший вклад в дело, способствующее братству между народами, уничтожению или сокращению существующих армий. Моё особое желание, чтобы премию получал наиболее достойный, будет ли он скандинав или нет», — чётким, разборчивым почерком написал Нобель в своём завещании.
«Изобретение динамита ещё можно простить Альфреду Нобелю. Но только безусловный враг человечества мог придумать «Нобелевскую премию», — острил Бернард Шоу (после того, как писатель стал Нобелевским лауреатом, ему стали страшно докучать просители). Удивительно, но поначалу человечество действительно вовсе не испытало трепетной благодарности к своему меценату Нобелю. Даже наоборот. «Правые» возмущались «бесчувственностью господина, нарушившего священные традиции передачи имущества законным наследникам». «Левые» требовали «возвращения состояния, нажитого трудом рабочих, самим рабочим». Борцы за мир провозгласили: «Неэтично награждать за укрепление братства между народами деньгами, заработанными на взрывчатке». Шведские националисты считали: «Премией шведа должны награждаться лишь шведские учёные». Религиозные фанатики кричали, что нельзя принимать ничего в дар от человека, продавшего душу дьяволу. Даже в мире науки не одобряли идею, потому что сомневались в возможности справедливо выбирать лауреата. Ну а шведская ветвь Нобелей просто обратилась в суд с иском о признании завещания недействительным, ведь дядюшка Альфред даже не заверил свою писанину у нотариуса, следовательно, завещание было абсолютно незаконным…
Почему же Альфред не оформил всё, как положено? Время у него было: написав завещание, он прожил ещё восемь лет. На этот вопрос нет ответа, но это как раз типично для Нобелей, таких странностей в этой истории будет множество. Как бы то ни было, завещание обнаружили после смерти Альфреда, и с этим пришлось что-то решать.
На право рассмотрения дела Нобеля претендовали несколько государств, и каждое объявило его своим гражданином — очень уж соблазнительно было заполучить в собственную казну налоги с громадного наследства. Хотя единственным официальным адресом Альфреда с юности и навсегда так и остался Санкт-Петербург, Выборгская часть, 2-й участок, Самсониевская набережная улица, д. 13/1551. А по сути Альфред был гражданином мира, о чём и сказал в прощальной речи пастор, когда в декабре 1896 года шестидесятитрехлетнего Альфреда, скончавшегося от кровоизлияния в мозг, хоронили на Северном стокгольмском кладбище. Впоследствии многих людей называли так, но впервые это определение было дано именно Альфреду Нобелю, и совершенно заслуженно.
Время шло, дни складывались в месяцы, а месяцы в годы. В конце концов Швеция была признана родиной Нобеля, и именно здесь стали рассматривать дело. Многие спешили поздравить родственников с возвращением капитала в семью, ведь на этом настаивал сам шведский король Оскар II. Он даже вызывал из Санкт-Петербурга к себе на аудиенцию племянника Альфреда — Эммануэля Нобеля. «Ты обязан следить, чтобы сумасбродные идеи дядюшки не повредили интересам вверенных твоему попечению близких», — сказал король. Эммануэль, ко всеобщему изумлению, ответил: «Ваше величество, я не хочу, чтобы достойнейшие учёные в будущем упрекали нашу семью в присвоении средств, которые по праву принадлежат им». После такой дерзости молодому предпринимателю пришлось спешно возвращаться в Россию, чтобы не быть арестованным за оскорбление короля Швеции. Но поддержка Эммануэля решила дело. И это при том, что русские Нобели теряли больше всех: учреждение премии означало изъятие и продажу акций Альфреда и фактически разорение всей нефтедобывающей империи. Через много лет Эммануэль объяснил свой поступок так: «Все Нобели ценят славу выше, чем богатство. Но никому из нас ещё не удавалось сделать что-то по-настоящему выдающееся. А вот дядюшке Альфреду удалось!»
О бессмертии. Парадокс второй
Войти в историю было самой сладкой мечтой всех мужчин-Нобелей начиная с XVII века. Году этак в 1650-м желание оставить свой след в истории толкнуло юного крестьянина Петера Олофссона из деревни Ноббелев идти пешком в Стокгольм поступать в университет. По примеру многих образованных людей своего времени этот шведский «Ломоносов» переменил свою фамилию на латинизированную: Нобелиус. Позже фамилия сократилась на один слог.
Жаждой славы был одержим и отец Альфреда — Эммануэль Нобель. В свою очередь проделав путь из глухой деревни до Стокгольма, он поступил на курсы в машиностроительное училище, а ведь до этого даже в школе не учился. У Эммануэля обнаружились замечательные инженерные способности, он изобрёл плавучий мост, надувной матрас, многослойную фанеру и даже специальный гроб, из которого человек, впавший в летаргический сон и погребённый заживо, мог бы выбраться самостоятельно.
Дело в том, что фамильное отношение к бессмертию было весьма неоднозначно: страх быть погребённым заживо так же передавался по наследству от Нобеля к Нобелю, как и желание обессмертить свое имя в веках. И больше всех, пожалуй, этим страхом был заражён Альфред. Во всяком случае, только ему пришло в голову внести в завещание специальный пункт: «После того, как факт моей смерти будет квалифицированно установлен, на моем теле следует вскрыть вены, после чего кремировать». Можно себе представить, какой ужас испытал он, преследуемый подобным кошмаром, наткнувшись в один прекрасный день в газете на… собственный некролог. Журналист просто перепутал Альфреда с его скончавшимся братом Людвигом — братья Нобели были похожи друг на друга.
О пользе нитроглицерина. Парадокс третий
Все дети Эммануэля и Каролины Андриетты Нобелей уродились умными, но очень слабыми: недаром из восьми только четверо дожили до совершеннолетия. По мужской линии Нобелям неизменно передавалась грудная жаба. Альфред даже не мог учиться в школе, потому что кроме приступов удушья с ранних лет страдал ещё ревматизмом, несварением желудка, болью в сердце, а из-за частых мигреней часами работал с мокрым полотенцем на голове. «Нобель — бедное полуживое существо. Милосердному доктору следовало бы пресечь его существование ещё при рождении, — писал Альфред всё в той же автобиографии. — Основные добродетели: держит ногти в чистоте и никому не бывает в тягость. Величайший грех: не поклоняется мамоне. Единственное желание — не быть похороненным заживо».
Он был вполне привлекательным мужчиной: среднего роста брюнет, с умным и спокойным выражением тёмно-синих глаз. Остроумным собеседником. Щедрым и великодушным. При этом из-за вечных болезней жил замкнуто. Его единственным постоянным окружением были всевозможные медики. Ох уж и задавал он им работы! И больше всего Альфред удивил врачей в 1878 году, когда умудрился заболеть совершенно не свойственной жителям благополучной Европы болезнью — цингой. «О нет! — сказал обнаруживший это доктор. — Ну почему, чёрт возьми? Цинга бывает у каторжников на рудниках или у путешественников, застрявших где-нибудь во льдах. Но вы, господин Нобель?» В довершение всех бед Альфред был болезненно чувствителен к еде, и прописанные доктором хрен и виноградный сок вызывали у него приступы тошноты. Усилились и проблемы с сердцем. Ну а когда больному сделалось совсем худо, врачи прописали… нитроглицерин, который незадолго до этого был признан лекарством. «Ну разве не ирония судьбы? Даже нитроглицерин, в своё время сделавший меня богатым человеком, не смог сделать меня здоровым», — записал Альфред.
Как и все Нобели, он сочетал в себе несочетаемое: таланты учёного и предпринимателя, а также крайне легкомысленное отношение к деньгам. В какой-то момент Альфред сделался одним из богатейших людей своего времени. И на удивление мало расстроился, когда проворовались директора его французской компании, фактически разорив его. Просто подал заявление на один из своих заводов, на место рядового химика. Впрочем, поработать в своё удовольствие Нобелю так и не удалось: убытки оказались не такими уж значительными, и вскоре нитроглицериновая империя была восстановлена. Но к разорениям он всегда был готов…
О банкротства к миллионам и обратно. Парадокс четвертый
В 1833 году, когда Альфред появился на свет, его семья была состоятельной, но уже через год их дом сгорел дотла вместе с наличными и ценными бумагами. Для его отца Эммануэля это обернулось долговой тюрьмой. Дело, конечно, не только в пожаре. Просто жизнь Эммануэля Нобеля строилась по принципу своеобразной финансовой пирамиды: изобрести что-нибудь, взять кредит на реализацию изобретения, перезанять, ещё раз перезанять…
Правда, в долговой тюрьме Нобель-старший не засиделся. Дело в том, что оттуда отпускали на несколько дней домой на побывку. И однажды Эммануэль пошёл вовсе не к жене и детям, а к русскому посланнику, которому и предложил свои инженерные услуги. Через пару недель он уже трясся в повозке по русским дорогам, направляясь из захолустного и нищего Стокгольма в богатый Петербург, благо кредиторы решили, что от богатого должника в России им будет больше проку, чем от нищего сидельца в Швеции. В середине XIX века многие шведы, немцы, французы и англичане ехали в Россию, чтобы разбогатеть, это считалось делом перспективным.
Во всяком случае Нобелю-старшему это удалось. Русскому правительству он предложил очередное своё изобретение — подводную пиротехническую мину Нобеля, длинный металлический сосуд, наполненный пироксилином. В 1840 г. мина была испытана в присутствии брата императора великого князя Михаила Павловича. Тот пришёл в восторг, и император Николай I повелел выдать сему иностранцу 25 тысяч рублей серебром в обмен на присягу и клятву не передавать секрета подводных мин никакой другой державе.
Нобель не преминул вложить деньги в собственный завод по изготовлению мин — и, как это у него обычно бывало, с большим размахом. На заводе трудилось 1000 человек, по тем временам что-то немыслимое. Во время Русско-турецкой и Крымской войн завод, впрочем, приносил огромные прибыли. К слову, именно Нобелю Россия обязана тем, что англичане (союзники турков) не захватили Санкт-Петербург: диковинный металлический шар, выловленный из воды, взорвавшийся на палубе и убивший матроса, произвёл на английских моряков достаточное впечатление, чтобы они передумали соваться в Финский залив.
Но в конце концов Севастополь пал, война была проиграна, император Николай I, прежде покровительствовавший Нобелю, скоропостижно скончался при странных обстоятельствах, а новое правительство расторгло все контракты. Ну а поскольку завод по изготовлению мин был устроен по прежнему фирменному нобелевскому принципу, то есть не по средствам, с излишне оптимистичным ожиданием будущих прибылей, то и кончилось всё как всегда — банкротством. Эммануэль Нобель покинул Санкт-Петербург почти таким же нищим, каким приехал шестнадцатью годами раньше. Вот только его сыновья остались в России.
Искали ореховое дерево, нашли нефть. Парадокс пятый
Вся их сознательная жизнь прошла в России, куда им было ехать? Три года они безуспешно пытались поднять на ноги отцовское предприятие. Но в конце концов плюнули и завели собственное — машиностроительный завод. Речь, впрочем, идёт не обо всех братьях, а о старшем — Роберте и третьем — Людвиге. Второй по старшинству — Альфред весь был поглощён химией и целыми днями пропадал в лаборатории своего учителя — естествоиспытателя Зинина, изучая свойства «взрывного масла», то есть нитроглицерина. В один прекрасный день ему пришло в голову смешать это опасное взрывчатое вещество с окаменевшими водорослями, которые в изобилии можно найти на дне каждого крупного водоема, — так был изобретён динамит. По разрушительной силе он не уступал нитроглицерину, но укрощал его, сводя почти на нет опасность случайных взрывов. Ведь, если не зажечь шнур, с динамитом ничего не произойдёт. В 1862 году в одном из каналов Санкт-Петербурга было успешно проведено испытание мины с детонатором. Это обязательно стоило запатентовать, но Россия — страна бюрократическая, чиновники всё откладывали и откладывали рассмотрение патентной заявки. И Альфред, потеряв терпение, помчался к отцу в Швецию, а с ним заодно отправился и младший брат Эмиль. Так в России остались только Роберт и Людвиг. И образовались две линии семьи Нобелей: русская и шведская. И на взгляд современников, куда сильнее и ярче была русская.
Роберт считался в семье легкомысленным гулякой и авантюристом, самым толковым был Людвиг. Восстанавливать утраченное семейное состояние он начал, производя трубы и сантехнику. Ведь это было время великих реформ Александра II, время появления городского самоуправления и, соответственно, наведения порядка в городах. В Петербурге избавлялись от выгребных ям — вечных источников холеры, не говоря уж о зловонии. Строятся водопровод и канализация. Нобели тут как тут! Людвиг Нобель, кстати, был наделён и изобретательскими способностями не в меньшей мере, чем Альфред. И выдавал на гора по 8-10 инноваций в год. Допустим, Людвиг изобрёл каучуковые автомобильные шины, причём до крушения империи обладал монопольным правом на их изготовление. Одним из главных достижений Людвига Нобеля было изобретение «магазинной обоймы». До этого стрелку приходилось совершать до 14 действий, чтобы произвести выстрел. Теперь же достаточно стало одного нажатия на спусковой крючок. Поистине революция в оружейном производстве! И в 1870 году Людвиг и Роберт Нобели берут в аренду оружейный завод в Ижевске. А при производстве ружей в то время было абсолютно необходимо ореховое дерево — из него изготавливали приклад. Обычно орех возили из Германии, но почему бы не попробовать удешевить процесс? Братья Нобели слышали, что орехи растут и на Кавказе. И в 1876 году Роберт по заданию брата Людвига едет в район Баку на разведку. Орехи там, как выяснилось, росли никуда не годные. Зато в Баку нашлось кое-что поинтереснее… Роберт купил за 5 тысяч рублей участок земли с нефтяной вышкой. А чуть позже — керосиновый заводик в Чёрном городе, заводском районе Баку.
Дело это тогда вовсе не считалось сверхприбыльным, нефть обходилась слишком дорого из-за сложности транспортировки. Но даром Роберт в семье Нобелей считался бестолковым — и у него имелся фамильный нюх на такого рода вещи. «Ты не представляешь, насколько это перспективное дело. Нефть — это воистину будущее человечества, — написал Роберт брату Альфреду в Швецию. — Единственное, что смущает: для перевозки нефтепродуктов мы используем в основном ослов, которые тянут через горные кавказские перевалы бочки с керосином. Однако ослов стало не хватать. Они просто не в состоянии размножаться с такой скоростью. Цены на нефть растут, а удовлетворять спрос мы не успеваем».
«Любезный брат, — вскоре ответил Альфред. — Мне кажется, что раз нефть — это жидкость, её транспортировка не должна представлять трудности. Необходимо проложить достаточного диаметра трубу и оборудовать насосные станции». К письму были приложены схема трубопровода. Так, собственно, нефтепровод и был изобретён. Ну а изготовили первые линии на том же машиностроительном заводе Нобелей. Так они превратились в нефтяных королей. В 1879 году на свет появляется «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель». Одним из соучредителей был и Альфред, вложивший в предприятие братьев немалые деньги. К концу XIX века Нобелей называли не иначе, как русские Рокфеллеры. У них было 13 танкеров, 25 нефтепроводов общей длиной 260 верст и сотни железнодорожных цистерн с надписью «Т-во Бр. Нобель» (как говорили современники — «Товарищество Бранобель»), которые возили нефтяную продукцию в Европу. Кроме этого Нобели строили железные дороги, прокладывали линии электропередач, строили порты, склады, телефонизировали целые города… Там, где они проходили, другим предпринимателям ловить было уже нечего. Вспомним хотя бы печально известное дело общества «Сталь»…
Кто бы мог подумать что Нобели, даже достигнув такого положения, умудрятся разориться! Но тут всё дело в злосчастной премии…
О человеке, которого нигде не любили. Парадокс шестой
Мы как-то выпустили из виду четвертого брата — Эмиля. Дело в том, что он погиб через год после переезда в Швецию. Взорвался вместе с ещё семерыми бедолагами на нитроглицериновой фабрике, основанной Альфредом. В тот день на фабрике находилось 9 человек, и спасся только один — сам Альфред. Эмилю было всего 20 лет. Отца от горя хватил паралич, но Альфред вовсе не прекратил своих экспериментов со взрывчаткой. Он верил, что этот взрыв — всего лишь трагическая случайность. Ведь он сам безнаказанно опускал бутылки с нитроглицерином в кипящую воду и разбивал их о каменный помост… Не прошло и года, как на воздух взлетел новый нитроглицериновый завод Нобеля в Крюммеле, потом — рудник, где использовали взрывчатку, потом — пароход, перевозивший продукцию Нобеля в Америку. Тут уж стали поговаривать о том, что Альфред продал душу дьяволу, а жители Стокгольма потребовали, чтобы он покинул их город. «Жизнь состоит из парадоксов. И обучить других людей не бояться нитроглицерина, а просто обращаться с ним правильно оказалось для меня несравнимо труднее, чем постичь тайну его детонации», — рассуждал Нобель.
Некоторое время он прожил на барже, отогнанной подальше в море, а потом решил покинуть страну. С тех пор его прозвали «самым богатым бродягой Европы». Домосед по натуре, Нобель имел какое-либо отношение, наверное, к каждой стране мира. В Швеции родился, в России вырос, самая крупная из его лабораторий нашла пристанище в Германии, самый крупный завод — в Шотландии, дом — во Франции, вилла — в Швейцарии, усадьба — в Италии, но нигде ему не были рады. Допустим, Франция обвинила Альфреда в краже идеи разработанного им же бездымного пороха, после чего он обиделся, закрыл парижскую лабораторию и уехал в Сан-Ремо. Купил там усадьбу и оборудовал новую лабораторию.
Впрочем, владелец соседнего имения и слушать не захотел о безопасности динамита. Пришлось Альфреду выкупить и имение соседа. «Ну что ж! Я могу использовать это как раздевалку для моих ежедневных купаний в море, — сказал Нобель, оглядев совершенно не нужный ему дом из 20 комнат. — Может, я даже войду в историю как самый расточительный житель Сан-Ремо».
Кстати, Альфред был весьма щедрым работодателем. Для своего персонала он возводил комфортабельные поселки с цветниками и фонтанами, строил школы и больницы, пускал транспорт для бесплатной доставки на рабочие места. Многие считали его социалистом, но это было неправдой. Нобелю не нравилась ни демократия, ни монархия, ни какая-либо иная модель социального устройства. Он любил человечество, но только таким, каким оно, может быть, станет в далёком будущем. Современников же Альфред считал «сворой двуногих обезьян». При этом не верил в прогресс и недоверчиво относился к нововведениям. Не поддерживал он и идею предоставления избирательного права женщинам. «В конце концов, Альфред, ведь между мужчиной и женщиной совсем маленькая разница», — убеждал его один демократ на званом обеде. Нобель поднял бокал и провозгласил: «Господа, да здравствует маленькая разница!»
Ищите женщину. Парадокс седьмой
Величайшая загадка Нобеля: почему физика и химия среди номинаций на его премию есть, а математики нет? Есть версия, что тут следует, как говорят французы, «искать женщину». Вроде бы была некая девушка, отвергшая любовь Альфреда Нобеля, предпочтя ему некоего математика. В связи с этим вспоминают то француза Франца Лемаржа, то шведа Миттаг-Леффлера. Правда это или нет — доподлинно не известно. Но только факт остается фактом: Нобелю поразительно не везло в любви.
Лет в тридцать пять он отчаянно влюбился в великую французскую актрису Сару Бернар и тогда, кажется, впервые задумался о женитьбе. Но его мать сказала, что любовь к актрисе не может принести счастья. «У актеров нет собственной души, только их роли! Я знаю, во Франции к человеку, загубившему свою жизнь из-за женщины, относятся с сочувствием. На твоей родине, сын мой, такого человека считают болваном. А ты ведь всё-таки швед», — написала сыну Каролина Андриетта.
Вторую попытку жениться Альфред предпринял в 41 год. Его секретарша, 33-летняя графиня Берта Кински, была бы ему прекрасной женой: образованна, красива, знает толк в политике, искусстве и науке… Увы! Оказалось, в Вене у Берты уже был жених, барон фон Зуттнер. Со временем Берта фон Зуттнер возглавила движение пацифистов. Написала роман «Долой оружие!» и в 1905 году получила Нобелевскую премию мира. Считается, что идею учредить такую премию подарила Альфреду именно она.
Нобель был уверен, что после Берты уже никого никогда не полюбит. Во всех других женщинах ему виделись разнообразные изъяны: «Мне разговоры парижанок кажутся скучными, зато бывает очень приятно встретить умную и не совсем эмансипированную русскую даму, жаль только, что они с такой неохотой пользуются мылом». Но вот очередной казус: при всей своей разборчивости Нобель вдруг влюбился в заурядную немецкую фрейлейн, продавщицу из цветочной лавки. Говорят, именно эта история легла в основу знаменитой комедии Бернарда Шоу, написанной через 16 лет после смерти Нобеля. Правда, в жизни, в отличие от литературы, чуда не произошло.
«Галатею» звали Софи Гесс. Ей было 26, Нобелю — 43 года. Он увёз ее во Францию, снял квартиру на авеню Виктор Гюго и нанял компаньонку-француженку, чтоб Софи быстрее выучила язык и переняла парижские манеры. Но девушка оказалась слишком малообразованна, ленива и тупа.
«На полстранице твоего письма не найдешь ни одного осмысленного слова!» — сердился Нобель.
Софи наслаждалась жизнью, тратя деньги направо и налево. Она потребовала виллу в 15 комнат на модном курорте Бад Ишль — Альфред купил. Она постоянно делала долги — он платил. Она давала ему дурацкие поручения — то заказать платье, то купить шляпку и перчатки, то навести справки о том, какие в будущем сезоне будут носить чулки, — он исполнял. Но как только Софи заводила речь о свадьбе, Альфред становился непреклонен. «Дорогое дитя. Ты славная девушка, но ты действуешь мне на нервы. Если бы я с самого начала был счастлив с тобой, то, возможно, ты и удержала бы меня. Теперь же ты пытаешься оживить любовь, которая справедливо считается вялой. Целую много раз. Любящий тебя Альфред», — так в письме он отразил одну из её атак.
Наконец Софи совершила чудовищную бестактность: ослеплённая решимостью стать мадам Нобель, она принялась подписывать этим именем письма родным и друзьям Альфреда. Разозлившись всерьёз, Нобель отослал Софи в Австрию – впрочем, назначил ей очень хорошее содержание. А скоро она написала ему, что беременна, брошена и вся в долгах. Нобель положил на её имя ещё 150 тысяч австрийских флоринов — Софи и этого показалось мало. Теперь Нобелю стал досаждать некий Капи фон Капивара, венгерский ротмистр. Представившись мужем Софи, он просит подарить им что-нибудь ещё. Альфред велел швейцару прогнать наглеца, но в своем завещании всё же отписал Софи фон Капивара годовой доход в полмиллиона шведских крон.
После смерти Нобеля алчная немка не успокоилась: грозила его душеприказчикам публикацией якобы компрометирующей Альфреда переписки. Скандал замяли 12 тысяч флоринов, они были изъяты из фонда Нобелевской премии на выкуп 216 писем, и теперь учёные шутят: «Наука была бы богаче, если бы не одна алчная цветочница».
Ничего выдающегося. Парадокс восьмой
Так как же ему всё-таки пришла в голову идея с премией? Под конец жизни Альфред часто перебирал в уме свои достижения, тщетно выискивая среди них что-то действительно стоящее. Одним изобретением динамита в историю не войдешь — считал Нобель (и правда, кто, кроме нескольких специалистов, знает сегодня, в XXI веке, имя Асканио Собреро? А ведь именно этот химик в своё время изобрел нитроглицерин). Что ещё? За свою жизнь Нобель запатентовал 355 изобретений, среди них — барометр, манометр, холодильный аппарат, газовый счётчик, каучуковые шины для велосипеда, переключатель скоростей… Смолоду увлекаясь литературой, сочинил несколько романов и пьес (и сжёг все в приступе ипохондрии). Основал 93 завода в 20 странах. Удивительно, но этого ему казалось недостаточно!
«Мои награды мне дали не за взрывчатые вещества. Шведский орден Полярной звезды я заслужил благодаря своему повару, чьё искусство угодило одной высокопоставленной особе. Французский орден я получил благодаря близкому знакомству с министром, бразильский орден Розы — потому что меня случайно представили бразильскому императору. Что же касается знаменитого ордена Боливара, то я удостоился его потому, что один мой знакомый хотел показать, как добываются ордена», — писал Нобель.
Хуже всего, что он был лишён самого естественного утешения — семьи, детей. Он привык называть виллу в Сан-Ремо «моё гнездо», а тут вдруг подумал, что в гнезде не живёт одна птица, и попросил знакомых отныне именовать дом просто «виллой Нобеля». «Мое сердце пусто, — писал Альфред. — И изобретательство для меня — единственная белая, а вернее, серая страница».
В 1891 году он вышел из правления всех компаний и решил сосредоточиться на науке, чтобы напоследок создать что-то действительно грандиозное. Запатентовал ещё несколько изобретений: новый способ изготовления соды, искусственного шёлка, искусственных драгоценных камней… И способ исследования мочи сифилитиков. «Всё не то! Слишком незначительно», — мучился Нобель. Он настолько отчаялся, что даже подумывал о самоубийстве, а в результате изобрёл «бесшумную машину Альфреда Нобеля для самоубийства». Кстати, впоследствии послужившую прообразом электрического стула…
Альфред буквально не находил себе места. Он стал снова много ездить по Европе — почти бесцельно. Его чёрная карета с чёрными же лошадьми нагоняла на добрых людей страх: она двигалась совершенно бесшумно (особые шины, изобретение Альфреда), внутри горел свет (электричество вырабатывалось от трения колёс о землю), и непонятно откуда доносился глухой голос (карета была телефонизирована для удобства связи седока с кучером). Апофеоз совершенства техники и человеческой безысходности!
И всё же поздней осенью 1895 года Нобеля осенило: он же богат! Пусть сам он не слишком ценит собственные деньги, но они могут принести много пользы другим людям. Он отдаст человечеству состояние в обмен на долгую память и, может быть, если, конечно, повезёт, искреннюю благодарность! Словом, Нобель сел и написал своё завещание. Интересно, что это была уже не первая Нобелевская премия. После смерти Людвига правление «Товарищества братьев Нобель» объявило об учреждении в России премии, посвященной его памяти. Деньгами и золотой медалью награждались лучшее исследователи в области металлургии и нефтепромышленности. В комиссию по рассмотрению конкурсных работ входил даже Менделеев. Впрочем, до наших дней эта премия по понятным причинам не дожила, как практически ничего не дожило из русских предреволюционных реалий…
И вновь в списке Форбс. Парадокс девятый
После Людвига Товарищество Бранобель возглавил один из его сыновей — Эммануэль, представитель уже третьего поколения петербургских Нобелей. Это он, как мы уже знаем, принял решение: дядюшкино состояние, раз уж дядюшка так хотел, пусть уплывает неизвестно кому. 35 миллионов шведских крон, из них 10 миллионов — пай в русском Товариществе. Чтобы выплатить фонду Нобелевской премии стоимость этого пая, Эммануэлю пришлось заложить несколько заводов и вышек. Рабочие товарищества полгода получали зарплату расписками. Практически все долгосрочные проекты были заморожены. Казалось, финансовому процветанию Нобелей пришел конец. Но ведь у них ещё остался петербургский машиностроительный завод. А поскольку природа и не собиралась отдыхать на третьем поколении Нобелей, то Эммануэль нашёл, что там производить.
Несколькими годами ранее немецкий инженер Рудольф Дизель попытался создать новый тип двигателя внутреннего сгорания, в котором топливо в цилиндрах самовоспламенялось от сильного сжатия. В 1893 году он создал первый опытный образец, который тут же взорвался и чуть было не убил своего создателя. Но Эммануэль Нобель сумел разглядеть в начинании нечто перспективное. И в 1898 году подписал с Рудольфом Дизелем контракт об исключительном праве производства в России. И по сей день существуют на Выборгской стороне остатки завода «Русский дизель», а в советское время бывший завод Нобеля работал в полную мощь…
Первым заказчиком двигателей нового типа стало само «Товарищество Бранобель». Дизелями Эммануэль оснастил большую часть своего флота, а в качестве топлива использовал солярку, до этого считавшуюся просто отходом и, соответственно, ничего не стоившую. Тут уж заказы на поставку дизелей так и посыпались на молодого Нобеля. И на заработанные деньги удалось полностью восстановить пошатнувшуюся нефтяную империю. На момент революции по оценке журнала «Forbes» русские Нобили «стоили» чуть больше 60 миллионов рублей, уступая, причём незначительно, только Николаю Второву, разбогатевшему в годы Первой мировой на военных заказах. Правда, в 1918 году Эммануэль Нобель всего за 7,5 миллионов продал Рокфеллеру то, что осталось от его бизнеса после национализации петербургского завода. И то не прогадал — скоро и в Баку пришла советская власть.
Мироеды-благодетели. Парадокс десятый и последний
Кстати, насчёт советской власти и революции. В каком-то смысле Нобели сами её приблизили, а в каком-то — пытались предотвратить. Потому что в Баку они нещадно эксплуатировали рабочих, так что смертность на нефтедобыче у Нобелей была выше, чем на золотых приисках Южной Африки. На подкуп местной полиции тратилось больше, чем на заработную плату, зато себестоимость пуда керосина удалось снизить до 8 копеек (доля оплаты рабочей силы в них составляла меньше копейки), а продавался керосин по рублю за пуд, что ещё считалось довольно дёшево по сравнению с американским аналогом. И то, затраты на заработную плату считаются с учётом иностранных специалистов — инженеров из Техаса, для которых Нобели построили в Белом городе (той половине Баку, где жила состоятельная публика) роскошный жилой квартал «Вилла Петролеа» с бассейнами и электрическим освещением.
В Петербурге же у Нобелей и рабочим жилось отлично. Ведь машиностроение не нефтедобыча, здесь рабочему нужно быть грамотным, уметь читать чертёж и толково обращаться с механизмами. Чтобы удержать хорошего станочника Нобели шли на самые радикальные меры. И платили существенно больше, чем конкуренты, и первыми уменьшили рабочий день до десяти часов. Людвиг Эммануилович писал: «Видел у церкви жён рабочих моего завода, был приятно удивлён, отметив, что босоножек среди них нет, у всех франтоватые сапожки, некоторые даже с зонтиками».
Его сын Эммануэль пошёл в заботе о петербургском персонале ещё дальше. Это он открыл первый в Петербурге Народный дом — прообраз советского Дома культуры, призванный отвлечь рабочих от пьянства. Это он стал строить для них дешёвого жилье, так что каждая семья имела маленькую отдельную квартиру. И это он был связан с революционерами, как это часто случалось с русскими крупными предпринимателями, не удовлетворёнными устаревшей средневековой политической системой, давно уже не отвечавшей вызовам современности.
Этот последний из деловых Нобелей (кроме него, у Людвига было ещё девять детей, а у Роберта не менее четверых, но они существенной роли в фирме по разным причинам не играли, хотя людьми были интересными, в особенности женщина-врач Марта Нобель-Олейникова) изрядно обрусел, заседал в многочисленных российских общественных организациях, в том числе председательствовал в профсоюзе русских капиталистов. В какой-то момент он даже возглавил абсолютно русский, старообрядческий по духу Волжско-Камский банк. Но умереть в России ему было не суждено, в том же 1918 году он, переодевшись крестьянином, бежал в Швецию. Кстати, февральская революция в России началась, можно считать, с выступления рабочих на его предприятиях на Выборгской стороне…
Эммануэль прожил ещё 14 лет. Не в нищете, так как кое-что из семейного бизнеса осталось за границами России. Но уже и отнюдь не столь успешным бизнесменом. Его слава и блеск, так же, как слава и блеск остальных Нобелей, постепенно, с каждым годом всё более и более уходили в тень учредителя Нобелевской премии Альфреда. Шутка ли! Больше миллиона долларов каждому лауреату каждый год, в какое это идёт сравнение с призраком нефтяной империи 100-летней давности…