Отец и сын Дюма: фабрика романов
Мало кто может похвастаться, что прочитал всего Дюма. Со своей системой соавторов (можно назвать их и литературными рабами) он создал больше пяти сотен толстенных томов. Про него шутили: «Торговый дом «Александр Дюма и Ко». Покупаем рукопись за 250 франков, продаем за 10 000!» Или: «Фабрика романов «Дюма и сын». Но товар, выпущенный этой «фабрикой», востребован благодарным человечеством вот уже скоро как 200 лет.
Вообще-то исторические романы вошли в моду ещё с лёгкой руки Вальтера Скотта. Французские писатели тоже осваивали это «поле», взять хоть Гюго с его «Собором Парижской Богоматери». Но Дюма-старший придумал приём, безотказно действовавший на читательские души. Он брал великие исторические события и объяснял их поступками вымышленных героев — получалось весьма увлекательно. Иногда герои эти были взяты просто из головы. Иногда у них были какие-то бледные исторические прототипы. Так, виконт де Бражелон действительно упоминался в исторических документах в связи с королевской фавориткой Лавальер. И кавалера Дебюсси в самом деле погубил из ревности некий рогоносец — де Монсоро. Что же касается господина д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, то его мемуары, из которых выросла идея «Трёх мушкетёров», как выяснилось позже, были поддельными, их написали гораздо позже описываемых событий. Но какое это имеет значение? «История — только гвоздь, на который я вешаю свои романы», — хвастался Дюма.
Он никогда не писал сам, всегда в соавторстве. Да и скучно было ему, не любившему библиотечной пыли, копаться в мемуарах 200—300-летней давности. Самым частым соавтором Дюма был преподаватель истории Огюст Маке: он работал и над «Тремя мушкетёрами», и над «Графиней де Монсоро», и над «Графом Монте-Кристо». Работа шла так: Маке разрабатывает сюжет, прикидывает главы, а Дюма шлифует черновик, исправляет ходульные сцены, добавляет тысячи деталей, прописывает диалог, вводит второстепенных персонажей. Например, он придумал лакея Гримо. Поговаривали, правда, что молчаливый слуга Атоса нужен был автору в основном для того, чтобы увеличить гонорар. Роман печатался отрывками в газете, а там по традиции платили построчно, невзирая на длину строки. А когда стали платить только за те строки, которые занимали больше половины колонки, Дюма начал вымарывать целые страницы: «Я убил Гримо. Ведь я придумал его именно ради коротких строчек!»
Что же касается подписи под коллективным трудом, сам Дюма не возражал, чтобы имя Маке стояло на обложке рядом с его собственным. Но воспротивились в редакции: «Роман, подписанный «Александр Дюма», стоит три франка за строку, а «Дюма и Маке» — тридцать су». Поэтому младшему соавтору пришлось удовлетвориться восемью тысячами франков вознаграждения.
Позже, поссорившись с Дюма, Маке пытался доказать, что это он — настоящий автор «Трёх мушкетёров». И опубликовал главу о смерти Миледи в том виде, в каком он сдал её на переработку. Это оказалось нечто безжизненное и хоть и близкое по сюжету, но бесконечно более слабое, чем то, что опубликовано в итоге…
Словом, Александр Дюма-отец, может, и не был в полном смысле слова автором своих романов. Но он безусловно осветил тексты сиянием своего трудноопределимого, но явного гения. Вся его семья была такая: так сразу и не скажешь, в чём именно, но точно выдающаяся.
Раб с острова Гаити
Вообще-то знаменитых Александров Дюма было трое. Кроме отца и сына был ещё Александр Дюма-дед. Вернее, Тома-Александр Дюма. И вот уж кто прожил интересную жизнь! Он был наполовину гаитянин. В свою очередь его отец, маркиз Александр-Антуан Дави де ла Пайетри, в 1760 году сбежал от долгов на Гаити, завел там сахарную плантацию, рабов. Одна из чернокожих рабынь по имени Мари-Сессетт стала его наложницей и родила четверых детей. Местные прозвали её «Мари из усадьбы» — это звучало как «Мари Дюма».
Потом Мари умерла, а маркиз вернулся во Францию. Уезжая, он продал своих детей соседу-плантатору. Они ведь были рабами. Впрочем, маркиз оставил за собой право, если когда-нибудь захочет, выкупить старшего, Тома-Александра, за ту же цену. На момент продажи мальчику было 10 лет. Через четыре года отец и правда за ним приехал. А вот трое остальных гаитянских отпрысков так и остались в рабстве.
Тома-Александру — очень смуглому, курчавому, толстогубому — в Париже пришлось нелегко. За спиной шипели: «Негр, ублюдок!» Однажды он с дамой сидел в Опере, в ложе. Какой-то мушкетер вошёл к ним и, не обращая внимания на спутника, принялся любезничать с дамой. Та обратила его внимание, что она не одна. «Ах, простите! Я принял этого господина за вашего лакея!» Наутро был поединок на шпагах. Тома-Александр ранил наглеца в плечо, после чего мушкетёр предпочел сдаться. С тех пор связываться с «негром» опасались. Он был высок, ловок и чудовищно силен. Засовывал в дула сразу четырех ружей по пальцу и поднимал на вытянутой руке. Зажимал коленями коня и подтягивался вместе с ним на балке манежа. С такими способностями Тома-Александру просто необходимо было идти в армию, вот он и записался. Рядовым драгуном. Отец разъярился: нижний чин не может носить фамилию де ла Пайетри. Сыну ничего не оставалось, как взять другую — Дюма. Под этой фамилией он и прославился. Первое офицерское звание он получил, взяв в одиночку в плен тринадцать тирольских стрелков. В другой раз он один удержал на мосту целый австрийский эскадрон: просто стоял там и рубил с двух рук. В считаные годы Дюма дослужился до бригадного генерала и в этом качестве совершил ещё один «гераклов» подвиг. Французам никак не удавалось выбить с неприступной вершины горы Мон-Сени укрепившихся там пьемонтцев. Дюма велел изготовить 600 стальных крюков, их прикрепили к подошвам трёх сотен добровольцев, и те полез вверх по отвесному склону – во главе с самим Дюма. Добравшись до вершины, смельчаки уперлись в забор из кольев, которым было обнесено укрепление врага. Тогда генерал Дюма просто перебросил все триста своих солдат через забор, хватая одного за другим за штаны и за ворот. Вскоре он командовал дивизией, а затем и всей западной пиренейской армией.
Тем временем к власти пришёл Бонапарт, ценивший отвагу и военный талант. Но Дюма оказался непредусмотрителен и поссорился с Наполеоном, прямо высказав, что ему не нравится план похода на Восток.
А потом случилась беда: Тома-Александр плыл на корабле из Италии во Францию, началась буря, корабль укрылся в первом попавшемся порту. Порт, как оказалось, принадлежал Неаполитанскому королевству, с которым буквально накануне Франция начала войну. Генерала Дюма арестовали и заключили под стражу. Он просидел там два года, пока его не обменяли, но за эти два года тюремщики несколько раз пытались отравить генерала и подсыпали ему в еду мышьяк. На свободу Дюма вышел хромым, глухим, с больным желудком. Наполеон, никогда не забывавший обид, отреагировал так: «Значит, он уже не сможет спать на раскалённом песке или на холодной снегу? Такой кавалерийский офицер мне не нужен, я с успехом заменю его первым попавшимся капралом!» Пенсию Тома-Александру тоже никто не назначил, и скоро он тихо скончался, оставив в крайней бедности свою семью — жену и двоих детей (он успел жениться ещё в начале своей головокружительной карьеры).
Так что Дюма-второму снова пришлось начинать всё с нуля. Родня предлагала юноше взять фамилию деда — к тому времени Наполеон был свергнут, в Париже вновь воцарились Бурбоны, и числиться маркизом снова стало выгодно. Александр наотрез отказался, заявив, что с гордостью носит фамилию своего славного отца.
Две телеги пороха
И вот будущий создатель «Трёх мушкетёров», 22-летний Александр Дюма прибывает в Париж из родного Вилле-Коттре этаким Д,Артаньяном: с двумя луидорами в кармане, но с большими надеждами. Он замечательно владел шпагой, стрелял из пистолета, да ещё писал каллиграфическим почерком – более не умел ничего. Шпага в 1823 году (а именно тогда он появился в Париже) хоть ещё и носилась на поясе, но в качестве боевого оружия уже не была столь востребована, как во времена Д’Артаньяна, а то бы Дюма, может, и поступил бы в личную гвардию короля. Пришлось удовольствоваться местом писаря с окладом в полторы тысячи франков – ему помогли раздобыть это место друзья отца, которым он привёз рекомендательное письмо. Карьера начиналась не блестяще, но Дюма не унывал. Он быстро обзавелся любовницей — белошвейкой Катрин Лабе. Она была старше его, замужем, но кто же в Париже живёт с собственными мужьями! От этой связи через год родился сын, названный в честь отца, Александром. Со временем его станут называть Александр Дюма-сын.
Писарем Александр прослужил недолго, и со своей белошвейкой прожил – тоже. Довольно скоро в его судьбе наметились существенные перемены. Он надумал посвятить себя драматургии, нашёл соавторов, вместе они писали водевили и пристраивали их в театры — правда, об авторстве Дюма в афишах упорно не упоминалось. Чтобы сделать имя, нужны были связи. И вот Александр принялся искать лазейки в неприступный и закрытый круг литераторов. Однажды в Пале-Рояле читал лекцию историк, критик и литератор Матье-Гийом Вильнав. Среди слушателей была и его дочь Мелани — очень худая, плоскогрудая, с нездоровым цветом лица, но с живым взглядом, так и полыхавшим страстью. Ей было уже около тридцати, её муж, капитан интендантской службы, навечно застрял в каком-то дальнем гарнизоне. Александр сумел напроситься даме в провожатые и сподобился быть приглашённым в дом на светский раут. Оставалось завоевать ещё и расположение самого Вильнава. Дюма узнал, что старик — страстный коллекционер автографов и рыщет по всей Франции в поисках росписи Наполеона времён, когда тот ещё представлялся как «Буонапарте». У Александра как раз завалялось письмо Наполеона к его отцу, подписанное именно таким образом. Вильнав был счастлив до слёз: «Вот оно! Вот это заветное «у»!» И не стал возражать против того, чтобы молодой человек приударил за его дочерью.
Мелани, сделавшись любовницей Дюма, оказала ему колоссальную помощь. Знакомила его с парижскими знаменитостями, давала удачные советы и, главное, помогла пристроить пьесу во французский театр. Теперь белошвейка с сыном были начинающему драматургу лишь помехой, и он перевёз их в деревушку Пасси, славящуюся своим здоровым воздухом и чистой водой. Но это ещё не значило, что Александр готов был хранить безупречную верность Мелани. Ведь в театре столько соблазнов!
Десятки актрис прошли через его постель, особенно когда Дюма прославился и его слово получило вес при распределении ролей. Одни мелькали в его жизни и исчезали на манер метеоритов. Другие оставались чуть подольше. Например, Белль Крельсамер, с бездонными синими глазами и античным носом (Дюма в каждой женщине умел разглядеть что-то особенное). Или Мари Дорваль — некрасивая, но живая и очень талантливая. Эти два романа Дюма завёл почти одновременно — он поспевал везде, как Д’Артаньян.
Тем временем муж Мелани прислал известие, что вскоре приедет в отпуск. Александр поднял все свои новообретенные связи, добрался до военного министерства, чтобы этого не допустить. Трижды разрешения на отпуск, уже готовые к отправке, уничтожались в последний момент. Муж так и не приехал.
Все эти волнения из-за злосчастного капитана интендантской службы навели Александра на мысль написать для театра его собственную историю с Мелани. Как он выразился, «чуть-чуть подправленную». Герой и героиня любят друг друга, но муж застает их на месте преступления, и герой, спасая честь любимой, убивает её и объясняет, что хотел овладеть ею силой, а она сопротивлялась. В финале героя ведут на эшафот. Называлась пьеса по имени главного героя: «Антони». «Антони» — это я минус убийство!» — провозглашал Дюма. Вскоре выяснилось, что Мелани беременна, решено было спрятать её от чужих глаз в провинцию, в Нант. А если у неё родится мальчик, дать ему имя Антони.
Тут во Франции грянула очередная революция (1830 года), в Париже выросли баррикады, Карл Х бежал в Сен-Клу, а Дюма решил, что во всё это стоит вмешаться. Явился к лидеру повстанцев генералу Лафайету, предложил свои услуги. Генерал как раз пребывал в унынии из-за того, что пороха осталось не больше чем на 4 тысячи выстрелов. «Хотите, я добуду порох?» — предложил Александр. Истинный сын своего отца, он сказал, что в одиночку отправится в роялистский гарнизон Суассона (город, неподалеку от которого прошло его детство) и заберет все запасы пороха, благо знает там каждый уголок. Генерал в такую возможность, конечно, не поверил, но на всякий случай снабдил Дюма бумагой с требованием выдать «подателю сего» порох.
Первым делом Дюма нанял кабриолет, украсил его собственноручно сшитым трёхцветным знаменем и таким образом придал своей командировке официальности. Прибыв в Суассон без препятствий со стороны верных королю войск, он прямиком направился к коменданту гарнизона и предъявил свой сомнительный документ. Комендант, конечно, отказался отдавать порох противнику, тогда Дюма выхватил пистолет. Дальше всё произошло очень по-французски: в комнату вбежала жена коменданта и пала на колени перед мужем: «Уступи, уступи ему, друг мой! Не то тебя убьют, как моих родителей». Оказалось, родители этой бедной женщины пали во время восстания туземцев на Сан-Доминго. И это, как ни удивительно, решило дело! Комендант отдал порох, Александр погрузил его на две телеги и привёз в Париж. «Господин Дюма, только что вы создали лучшую свою драму!» — сказал ему герцог Орлеанский, которому вот-вот предстояло сделаться королем Луи-Филиппом. Но никаких должностей, наград и почестей, на которые вообще-то очень рассчитывал Дюма, за этим не последовало.
Пока Дюма спасал «новую Францию», кто-то донёс Мелани о его любовных похождениях с актрисами. Тут же свалилась и ещё напасть: беременной оказалась и Белль Крельсамер. С женщинами пора было что-то решать, ситуация накалялась, и Александр отправился в Нант.
Обезображенная беременностью, озлобленная, отчаянно ревнующая, Мелани осыпала возлюбленного упреками. Дюма оправдывался, уверял, что любит её одну, что она не должна так волноваться, а не то повредит будущему ребенку, «нашему цветку герани, малышу Антони». И был прав: у Мелани случился выкидыш. Александр почувствовал, что у него гора с плеч свалилась, и почти сразу же умчался назад в Париж: «Мне очень жаль, дорогая, что цветок герани сломался. Но береги его стебель, и тогда расцветут ещё у нас новые цветы. Пока же долг зовет меня заняться спасением другого «Антони» — моей пьесы! Не то без меня её испортит режиссер».
Пьеса удалась! На премьере поклонники поотрывали все пуговицы с пиджака Дюма. Героиню играла его любовница Мари Дорваль. Более мелкая женская роль досталась Белль Крельсамер. Мелани была в ярости! И порвала с Дюма отношения. Встретив Мелани лет через пять на каком-то балу (она с собственным мужем, наконец-то добравшимся до Парижа, отплясывала галоп), Дюма даже удивился: как мог когда-то любить такую некрасивую женщину?
В положенное время Белль, к которой после разрыва с Мелани открыто переехал Александр, произвела на свет девочку. Дюма ее официально признал, а заодно вспомнил и о сыне от белошвейки, Александре-младшем. Оформив отцовство, Дюма решительно и безжалостно потребовал у Катрин отдать ему 7-летнего сына. Мать пыталась бороться: то прятала мальчика под кроватью, то заставляла выскакивать в окно, когда за ним приходил полицейский комиссар. Но однажды Александра-младшего всё-таки поймали и препроводили к Александру-старшему. По наущению ревнивой Белль отец вообще запретил сыну видеться с матерью. Хотя настоящие неприятности для сына Катрин Лабе начались, когда отец сменил пассию.
Ида Феррье была молода, белокура, толста, малоросла и очень бойка. Она сумела взять верх над Белль и перетянуть любовника к себе. Белль отныне не разрешалось видеться с дочерью, так же как Катрин Лабе — с сыном. У Иды вообще был характер дай Бог каждому генералу! Она сумела добиться даже того, что Дюма на ней женился. Накануне свадьбы знакомый спросил у Александра, зачем он это делает. «Да чтобы отделаться от неё, голубчик!» С дочерью Дюма Ида поладила легко, а вот сына невзлюбила. И мальчика отдали в пансион…
Бастард и дама с камелиями
Много позже Александр Дюма-младший отзывался об Александре Дюма-старшем так: «Отец — большое дитя, с которым мне пришлось научиться нянчиться ещё в раннем детстве». А старший младшему говорил: «Когда у тебя самого родится сын, люби его, как я люблю тебя, но не воспитывай так, как я тебя воспитывал!» Ещё бы… Нелёгкое детство выпало Александру-сыну. В пансионе Губо обучались очень богатые и родовитые мальчики. Как сын белошвейки мог там себя чувствовать? Тем более что матери некоторых его соучеников были клиентками Катрин Лабе. Александра унижали целыми днями. Ночью мешали спать, в столовой передавали пустые блюда, на уроках пользовались любым предлогом, чтобы спросить учителя о бастардах. Травля ожесточила младшего Дюма, а с другой стороны, заставила его болезненно остро сочувствовать соблазненным девушкам и незаконнорожденным детям.
От отца поддержки не было никакой. Ведь мачеха считала, что мальчик не оказывает ей должного уважения, и Дюма-старший шёл у нее на поводу. С сыном он держался отчуждённо и только советовал: «Напиши письмо госпоже Иде, попроси, чтобы она стала для тебя тем же, чем стала для твоей сестры, и ты будешь самым желанным для нас гостем». Всё изменилось, когда отец разошелся с Идой. Удивительно, но это она бросила Дюма! Нашла себе какого-то итальянского князя, уехала во Флоренцию. А у отца с сыном без неё установились самые нежные отношения. К этому времени Александр-младший как раз окончил пансион. «Если имеешь честь носить фамилию Дюма, приходится жить на широкую ногу, обедать в «Кафе де Пари» и ни в чём себе не отказывать. Пусть для этого придется даже утонуть в долгах», — учил отец. Поговаривали, что он делится с сыном не только своими костюмами и своими деньгами (когда они у него водились), но и любовницами. Но свою настоящую любовь Дюма-младший нашёл сам.
Он увидел Мари Дюплесси (на самом деле ее звали Альфонсина Плесси) в театре. Высокая, очень тоненькая брюнетка с глазами, будто из эмали, в простом белом атласном платье. В ней всё дышало юностью, благородством и чистотой, хотя она имела происхождение самое простое и была известной в Париже куртизанкой. Она привыкла тратить сто тысяч франков золотом в год и постоянно нуждалась в мужской любви. Мари страдала туберкулезом, а эта болезнь разжигает чувственность. Ей многое было нельзя. Например, она не переносила никаких запахов: в её квартире в больших китайских вазах стояли только камелии — цветы, лишённые аромата. От малейшего глотка шампанского её щёки вспыхивали лихорадочным румянцем, она принималась истерически хохотать и отпускать непристойности. Потом заходилась в кашле и сплёвывала в серебряный таз сгустки крови. В Дюма-сыне эта женщина пробудила и жгучую страсть, и щемящую жалость. «Она одна из последних представительниц той редкой породы куртизанок, которые обладают сердцем», — считал он.
Впрочем, к самому Александру Мари часто бывала бессердечна. У него не всегда хватало даже на то, чтобы оплатить ей билеты в театр, камелии, конфеты, ужин. А драгоценности, а лошади, а платья? Если радостей, которые Мари столь ценила, не мог доставить ей этот погрязший в долгах юноша без определённых занятий, то она просто прибегала к помощи других мужчин. Дюма упрекал её, что она ему постоянно лжёт. Она смеялась: «От лжи зубы белеют». В конце концов Александр написал ей: «Дорогая Мари, я не настолько богат, чтобы любить вас так, как мне хотелось бы, и не настолько беден, чтобы быть любимым так, как хотелось бы вам». Он так страдал, что отец решил увезти его от греха подальше, в путешествие по Испании, Алжиру, Тунису.
Тем временем в считаные месяцы Мари сгорела от своей болезни. Ей было всего 23 года, когда она умерла. Александр-младший узнал о случившемся, только когда вернулся в Париж и прочёл объявление в газете о распродаже мебели и личных вещей, а адрес был указан её, Мари. Обливаясь слезами, он кинулся на этот траурный аукцион, вновь увидел мебель розового дерева, бывшую некогда свидетельницей его короткого счастья, тончайшее бельё, платья. У него хватило денег только на одну золотую цепочку…
Свою боль и скорбь Дюма-сын излил в романе «Дама с камелиями». Образ Мари там был сильно приукрашен. Героиня жертвовала собой, чтобы не повредить любимому. Зато роман имел бешеный успех, так же как и пьеса, написанная на тот же сюжет позже. На премьере исполнительница роли Маргариты Готье потеряла сознание прямо на сцене, а актер, игравший Армана (альтер эго автора), порвал на ней кружева на 6 тысяч франков. Самого же Дюма забросали мокрыми от слёз букетами, когда он вышел на поклон. «Ты — мое лучшее произведение», — написал младшему Дюма старший по поводу успеха «Дамы с камелиями». С тех пор Александров Дюма в литературе стало два, а, чтобы их не путали, пришлось одному именоваться Дюма-отец, другому Дюма-сын.
О замке Монте-Кристо
Тем временем Дюма-отец от сочинения пьес про себя самого перешёл к историческим драмам, потом к историческим романам, а там уж «фабрика романов» заработала на полную мощь, и доходы приносила вполне фабричные. Он, впрочем, умудрялся спускать всё. После успеха романа «Граф Монте-Кристо» Александр-старший решил обзавестись одноименным поместьем. По дороге из Буживаля в Сен-Жермен выбрал участок, пригласил архитектора:
— Разбейте мне здесь английский парк, здесь устройте готический павильон, здесь — каскады водопадов, а здесь — замок в стиле Возрождения.
— Но, господин Дюма, тут глинистая почва. Все ваши строения поползут, или придется вложить несколько сот тысяч франков!
— Надеюсь, никак не меньше, — подмигнул архитектору Дюма.
Он вложил в строительство 400 тысяч и считал, что нужно вложить ещё 100, которых у него уже не было. Каково же было всеобщее изумление, когда выяснилось, что Дюма не стал оформлять никаких бумаг на землю, подтверждавших его права, просто заключил с крестьянами, раньше сажавшими на месте замка капусту, устное «джентльменское» соглашение. «Представляете, если прежние хозяева вдруг вздумают снова распахать своё поле и выращивать капусту, Дюма будет обязан снести замок! «Монте-Кристо» — одно из самых прелестных безумств, которые когда-либо совершались», — восхищался Бальзак.
В замке постоянно жили какие-то люди, половину которых Дюма и знать не знал. Не говоря уж о многочисленных любовницах. Писатель вообще был до крайности щедр. Гордился: «Я никогда и никому не отказывал в деньгах, за исключением собственных кредиторов». Однажды у Дюма попросили 20 франков на похороны судебного исполнителя, умершего в бедности, так он дал 40: «Похороните двух исполнителей!» А тут грянула очередная революция, литературные доходы резко упали, кредиторы стали требовать свои деньги, и даже бывшая жена подала на Дюма в суд, требуя астрономических алиментов. У Александра совершенно не осталось денег. Однажды мажордом в «Монте-Кристо» сообщил: «Сударь, у нас вышло всё вино для прислуги. В погребе — только шампанское. Прикажите выдать 10 франков». — «У меня нет денег. Пусть для разнообразия пьют шампанское!» Кончилось тем, что «Монте-Кристо» был продан за долги.
Но Дюма не слишком расстроился. Он прожил еще 22 года, и каждый раз, когда ему удавалось снова немного разбогатеть, принимался тратить с удвоенной силой. Он пережил ещё множество приключений. Ездил в Россию — просто так, развеяться. На самом деле он давно собирался съездить, да его не пускали: император Николай I не простил писателю романа «Записки учителя фехтования» — о любви гвардейского офицера-декабриста и французской модистки, последовавшей за ним в Сибирь. Царская цензура запретила роман, но все тайком читали его, не исключая самой императрицы. Когда же император умер, Дюма приехал в Россию и даже, посещая Нижегородскую ярмарку, встретил графа и графиню Анненковых — прототипов своих героев (в XX веке вторую жизнь всей этой истории даст фильм «Звезда пленительного счастья»).
Потом Дюма ездил ещё в Италию, там встал на сторону Гарибальди, расхаживал в красной рубашке, получил при новом правительстве должность смотрителя античных памятников в Неаполе, руководил раскопками Помпеи, основал газету… А в итоге заслужил чёрную неблагодарность от жителей Неаполя, устроивших демонстрацию перед его окнами: «Прочь, чужеземец! Александра Дюма — в море!» Пришлось возвращаться домой. Правда, Дюма прихватил с собой одну молодую итальянку, столь охочую до любви, что её муж-итальянец обматывал ей вокруг бедер мокрые полотенца, чтобы утихомирить темперамент. Но старик Александр и такой любовнице ухитрялся изменять, так что синьора в конце концов рассердилась и уехала обратно в Неаполь, прихватив все деньги, что нашлись в шкатулке у Дюма.
Последней любовью Александра стала американская наездница Ада Менкен. Парочка так откровенно вела себя на публике, что Париж возроптал! После того как Ада, наконец, уехала гастролировать дальше, Дюма-сын сделал попытку усмирить отца, женив на… Катрин Лабе, собственной матери. Старик согласился — отказалась Катрин. «Мне уже за семьдесят, я живу тихо и скромно, а господин Дюма перевернул бы вверх дном мою маленькую квартиру. Он опоздал на сорок лет».
Это действительно поразительно, сколько успел этот человек за свою не такую уж и длинную жизнь — 68 лет. В последние свои дни Дюма показал сыну два луидора: «Вот что осталось от моего состояния. А ещё говорят, что я мот. Ничего подобного! Когда-то я приехал в Париж с двумя луидорами в кармане. И вот они всё ещё целы!» Старика не стало, и парижане тут же воздвигли ему памятник. Дюма-сын каждый день навещал его и говорил: «Здравствуй, папа!»
В противоположность отцу, Дюма-сын ударился в морализаторство. После «Дамы с камелиями», проникнутой сочувствием к куртизанке, он писал совсем другие пьесы — обличающие моральную деградацию общества. Одна из его драм называлась «Господин Альфонс» — о продажном мужчине; так французский язык обогатился новым понятием. Флобер ехидничал: «Господин Дюма одержим навязчивой идеей: не позволять задирать юбки».
Но сам Александр, как ни старался, никак не мог сделаться образцом нравственности. Сначала он влюбился в русскую графиню Лидию Нессельроде — невестку русского премьер-министра (и дочь московского генерал-губернатора Закревского). Она сбежала в Париж от мужа, упивалась свободой и проматывала состояние. Александр называл её «дама с жемчугами»: у неё было жемчужное ожерелье длиной семь метров. В конце концов муж силой увёз её в Россию. Дюма помчался за возлюбленной, но русские таможенники получили приказ не пускать его в страну. Проведя две недели на деревенском постоялом дворе, Александр тщетно старался связаться с Лидией, оброс бородой, отчаялся. А она в Петербурге тем временем уже закрутила новый роман.
Через несколько лет Дюма-сын снова влюбился в русскую, и опять в замужнюю — княгиню Надежду Нарышкину. Она родила ему двух дочерей, а когда законный муж умер, вышла за Дюма замуж. Они жили почти счастливо и умерли в один год, а именно в 1895 году. Надежда чуть раньше, Александр чуть позже. И это «чуть» оказалось существенным, потому что 70-летний писатель, овдовев, успел ещё раз жениться. Оказывается, целых 7 лет он состоял в тайной связи с совсем молодой женщиной — Анриеттой Эскалье, дочерью своих друзей. В последние дни Дюма-сын признался: «Когда-то я осуждал своего отца так же горячо, как и любил. И только в глубокой старости я его понял. Тот, в ком течет кипучая кровь Дюма, не способен запретить себе любить!» А что они вообще были способны запретить себе, эти неукротимые Дюма?