Петр Первый: легко ли стать европейцем

В Европе о нем единогласно судили: «Дикарь». В Дрездене он, как ребенок, катался на карусели, устроенной на ярмарке, и требовал: «Живей! Живей!», пока все его придворные, послушно усевшиеся на деревянных лошадок вслед за царем, не повылетали из седел — к большому веселью царя. В Копенгагене, в естественноисторическом музее, он изъявил желание купить и забрать с собой в Россию египетскую мумию, а когда ему вежливо отказали, Петр с досады оторвал у мумии нос. В Данциге, на богослужении в соборе, он замерз и без всяких объяснений снял с головы сидевшего рядом бургомистра парик, чтобы надеть на себя – а перед уходом так же молча вернул. В Конненбурге, на обеде с супругой курфюрста Бранденбургского Софией Шарлоттой и ее матерью ганноверской Софией – дамами, славившимися своей ученостью и изысканностью манер, он, игнорируя салфетку, утирался рукавом, заставлял курфюрстин пить вино залпом из больших стаканов, и в конце концов, охмелев, пустился плясать по-русски, чтобы позабавить дам. «Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, — описывала русского царя дипломатичная курфюрстина. — Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на руках от работы». Об этой встрече ходил по Европе дикий анекдот, что, мол, пьяный царь Петр, улучив момент, обнял курфюрстину, потащил в соседнюю комнату и повалил на диван – насилу ее отбили. Вряд ли это правда – в те времена Петр еще не был так свободен в обращении с женщинами, как сделался впоследствии. И, хотя и завел в Европе несколько любовных интрижек — с женщинами простыми, не титулованными. К примеру, была у него англичанка Петиция Кросс, при расставании Петр передал ей через Меншикова 500 гиней. Деньги немалые, но англичанка рассчитывала на большее и высказала недовольство. Меншиков передал ее претензии своему другу и патрону, а тот засмеялся: «За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила».

1-020
Молодой Петр

В великое посольство 1697 года двадцатипятилетний Петр отправился под именем Петра Михайлова – одного из десятников волонтеров, ехавшим в Европу учиться морской науке. Он терпеть не мог участвовать в официальных церемониях и рассчитывал избежать этого, сохранив инкогнито, затерявшись в толпе: посольство было весьма многочисленным – 250 человек, включая послов (в ранге первого посла — Франц Лефорт), переводчиков, охрану, священников, лекарей, поваров, и даже четырех шутов-карликов. Но его инкогнито оборачивалось массой неудобств: губернатор Риги, приняв Лефорта со всеми почестями, грубо осадил волонтера Петра Михайлова, попытавшегося  осмотреть зрительную трубу, установленную на крепостной стене.

В Саардаме, где Петр остановился, чтобы поработать плотником на корабельной верфи, его дикие манеры и странная внешность: 204 см роста при отнюдь не богатырском сложении: размер одежды всего 48-50, обуви – 39-40, при этом еще и голова его часто конвульсивно дергалась вправо. В общем, Петр возбудил такое любопытство саардамцев, что за ним вечно таскалась раздражавшая его толпа зевак. А с местными мальчишками у него и вовсе вышел конфликт: одним он дал слив, другим – пожалел, и обделенные закидали русского царя комьями грязи. Пришлось вмешивать в дело местные власти. По Саардаму прошел глашатай, ударяя в медный таз и выкрикивая на каждом углу: «Бургомистр, узнав с прискорбием, что дерзкие мальчишки осмелились бросать камнями и разной дрянью в некоторых знатных особ иностранцев, строжайше запрещают это всем и каждому под угрозой тюрьмы». Петру дали охрану, чтобы оградить от зевак, но те все равно просачивались на верфь, и в конце концов из Саардама пришлось спасаться бегством.

062b7adb1c890269b481567562b482a8
Петр в детстве

Стремление Петра оградить себя от любопытных взглядов принимало иной раз болезненные формы. В Гааге он захотел послушать, как принимают его посольство депутаты Генеральных штатов Голландии, не участвуя в тягостной для него церемонии. Ему отвели маленькую комнату по соседству с аудиенц-залом, но церемония задерживалась, и у Петра лопнуло терпение. Он решил уйти, но так, чтобы, когда он будет проходить через аудиенц-зал, где уже собрались депутаты, те встали к нему спиной. Депутаты не пожелали отворачиваться, и тогда Петр пробежал через зал, повернув парик задом наперед и закрыв им лицо. В Лондоне он пожелал наблюдать за работой парламента – но тоже так, чтобы его никто не видел. Для этого пришлось лезть на крышу, к слуховому окну. Один дипломат по этому поводу заметил, что он видел редчайшую вещь: короля, чья власть ограничена конституцией – на троне (английский король присутствовал на заседаниях парламента), и ничем не ограниченного самодержца — на крыше.

Таким манером он путешествовал больше года. Исколесил пол Европы, заключил договоры с иноземными купцами, собрал коллекцию диковинок, сторговал несколько кораблей, сам подучился кораблестроительному делу. Дальше собирались ехать в Венецию (1). Но тут прозвучало страшное слово: стрельцы. Стрельцы осадили Москву!

15871617_1224617817593166_4939847679034590837_n
Изображение событий мая 1682 года в рукописи П.Н. Крекшина «История Петра Великого», середина XVIII века

Стрелецкий кошмар

В детстве Петру пришлось пережить этот ужас: подстрекаемые Софьей стрельцы ударили в набат, ворвались в Кремль. Мать, царица Наталья, с ближними боярами вывела тогда Петрушу на красное крыльцо. Стрельцы вломились туда, похватали бояр и сбросили их вниз, на копья товарищей. Кода убийцы двинулись к боярину Матвееву, воспитателю, защитнику и наставнику царицы Натальи и ее детей, тот крепко схватил 10-летнего Петра за руку (кажется, в этом было скорее инстинктивное желания спастись самому, чем уберечь венценосного ребенка, которому и так никто не угрожал) – но стрельцы оторвали от него малолетнего царя, отбросили, как щенка, в угол, и расправились с Матвеевым на глазах у мальчика… А дальше три дня по всей Москве рекой лилась кровь. (О событиях тех дней я пишу в виртуальной экскурсии по палатам Аверкия Кириллова – прим.авт.)

Все это слишком хорошо врезалось в память царя. В тот раз стрелецкий бунт стоил ему власти: на трон вместе с Петром был возведен Иван, а фактической правительницей на 7 лет сделалась Софья, со временем сумевшая прибрать бунтарей-стрельцов к рукам и даже наказавшая их за бесчинства, инициированные ею самой. За спинкой двойного трона, на котором восседали цари, была приделана скамеечка для правительницы, с которой она и вершила государственные дела – да и то только на официальных церемониях. Большую часть времени царь Иван безучастно сидел взаперти в своих палатах в Кремле, а Петр проводил в имении своей матери в Преображенском.

Его жизнь за первые 10 лет успела несколько раз круто перемениться. Сначала, при жизни отца, он ездил с родителями на богомолье в собственной крошечной золоченой карете, запряженной пони, а на козлах стояли карлики. Его учил образованный шотландец Менезиус, и жизнь была наполнена занятиями. При царе Федоре Менезиуса отослали от Петра прочь, и его обучение доверили малограмотному дьяку Никите Зотову. При Софье же и Зотова велели прогнать со двора, и с 10 лет Петр был предоставлен сам себе. Из боярских и дворянских сыновей, а то и вовсе из уличных мальчишек он набрал себе потешное войско и соорудил для военных потех земляную крепость с орудиями, из которых стреляли репой… Однажды в селе Измайлове, на Льняном дворе, гуляя от нечего делать по амбарам и разглядывая старый хлам, Петр наткнулся на полуразвалившийся ботик иноземной работы (царь Алексей Михайлович иногда спускал его на воду в Астрахани для водных прогулок, пока суденышко не захватил и не продырявил Стенька Разин). В Немецкой слободе, бывшей неподалеку, нашелся и человек, способный починить ботик, приделать мачту и паруса: голландец Брант. Так началось увлечение Петра водной потехой и Немецкой слободой.

Это было странное место, со своеобразной культурой, москвичи прозвали его Кукуй. Сюда в поисках фортуны съезжались со всей Европы авантюристы, беглые арестанты и просто люди сложной судьбы – словом, всякий сброд. Здесь говорили и писали на немыслимой смеси языков и диалектов: английского, немецкого, голландского, французского, итальянского, которую усвоил Петр, ошибочно считая ее немецким языком, так что позже мало кто в Германии мог его хорошенько понять. Кукуйские «немцы» славились разнузданностью нравов и неумеренным пьянством, что юный царь охотно перенял, тоже ошибочно считая европейским образом жизни. Там, в Немецкой слободе, он познакомился с женевцем Францем Лефортом (в прошлом — немного военным, немного моряком, немного купцом, человеком малосведущим, но веселым и приятным в любом разговоре) и его русским юношей-слугою, Алексашкой Меньшиковым, которые сделались его первейшими товарищами.

34
«В Немецкой слободе. Отъезд Петра I из дома Лефорта», А. Бенуа
36
«Петр I в иноземном наряде перед матерью своей царицей Натальей, патриархом Андрианом и учителем Зотовым», Н.Неверов

Матери, Наталье Кирилловне, не нравились сразу все увлечения Петра: и военное, и водное, и немецкое, связанное с развратом и пьянством. Она задумала отвадить сына от всего этого, женив его. Тем более, что брат Иван был не только женат, но и ожидал прибавления семейства, что грозило новыми проблемами с дальнейшим наследованием престола. Невестой была выбрана красавица Евдокия Лопухина – по русским обычаям, выбрана свахами да матерью, Петр своей невесты до свадьбы не видел. Тем не менее, любовь между молодыми супругами поначалу «была зело изрядная», как отмечали современники.

Первейшим следствием женитьбы было то, что 17-летний Петр по русским понятиям делался таким образом взрослым, самостоятельным мужчиной, и не нуждался более ни в чьей опеке – и в том числе старшей сестры. Он теперь сам мог и желал царствовать. Летом 1689 года Петр послал сказать сестре, чтоб та не ходила в крестный ход в Казанский собор: в этом деле царевны по этикету не участвовали, но для Софьи раньше делалось исключение как для правительницы. Она не послушалась, вспыхнула ссора… Софье оставалось либо добровольно уйти с дороги повзрослевшего брата, либо сделать новый государственный переворот. Она выбрала второе: попыталась поднять стрельцов. Но те были уже научены горьким опытом и мысль о бунте, который пойдет на пользу царевне, но не им самим, их не вдохновила. Не поверили они и старой песне о том, что, дескать, царь Петр с «потешными» замышляет убить царя Ивана. Вместо того, чтобы ударить в набат, стрельцы отрядили нарочного в Преображенское – предупредить Петра о кознях сестры…

То, что испытал молодой царь, было не страхом. Это было неконтролируемым ужасом. Разбуженный среди ночи, он, бросив мать, сестер и беременную жену на произвол судьбы, вскочил на коня и ускакал куда глаза глядят, в лес — босой и в нижнем белье. Насилу его там отыскали и уговорили поехать в Троицкую лавру. Дело кончилось тем, что туда, под его знамена, потянулась вся Москва: патриарх, бояре, дворянское ополчение, те же стрельцы… Софья осталась в одиночестве и вынуждена была по приказу брата удалиться в Новодевичий монастырь, у ворот которого отныне и до самой смерти царевны был выставлен караул из Семеновцев и Преображенцев. Стрельецкие же полки, на этот раз мало в чем повинные перед царем, были под благовидными предлогами высланы из Москвы, в отдаленные города на службу по охране границы. Слишком страшны и глубоки были детские впечатления царя, чтобы он мог спокойно видеть стрельцов и даже слышать это слово…

91
«Утро стрелецкой казни», В.Суриков

Расправа

И вот теперь, спустя 9 лет, Петр снова услышал о стрельцах, и былой ужас охватил его. Царь сломя голову помчался домой, скакал день и ночь, без сна, делая лишь кратковременные остановки для обеда и смены лошадей. Лишь на четвертые сутки Петра свалила смертельная усталость, и он остановился на ночлег. Впрочем, вскоре его нагнали с известием, что в Москву стрельцов не пустили, бунт удалось усмирить, зачинщики наказаны. С тех пор царь поехал уже тише. (2)

Добравшись до Москвы, Петр даже не первым делом взялся за стрельцов. У него нашлись заботы поважнее: приехавшим поздравить его с благополучным возвращением боярам он собственноручно резал бороды. Дело в том, что в Европе с ее высокой культурой, размеренной жизнью, законностью и уважением к личности, Петру чрезвычайно понравилось, и он пожелал превратить в европейцев собственных подданных. Первой жертвой царских ножниц — под общий хохот и насмешки — стал боярин Шеин, командовавший верными правительству войсками, разгромившими стрельцов. Вторым — «князь-кесарь» Ромодановский, на чье попечение царь, уезжая, оставил Россию, зная фанатичную верность и преданность Ромодановского. Еще в Европе Петру докладывали: князь-кесарь, узнав, что один из послов Великого посольства боярин Головин, находясь в Вене, побрился и надел европейское платье, негодовал: «Не хочу верить, чтобы Головин дошел до такого безумия!». Петр, помня об этом, очень смеялся, когда и сам Ромодановский лишился признака достоинства и нравственности (так на Руси понимали бороду, а безбородые, согласно поучениям святых отцов, считались уподобившимися псам, котам и обезьянам).

145
«Петр отрезает бороды боярам», лубок

Дальше ножницами орудовал не царь, а его шут, что, на взгляд царя, придавало еще больше забавности. Так уж Петр понимал свои обязанности самодержца: его воля и даже малейшая прихоть должны были беспрекословно соблюдаться всеми, и точка. Придворные, привыкшие к вечному насилию и унижениям с его стороны, свыклись с безбородостью относительно легко. Но когда Петр чуть позже возвел преследование бороды в ранг государственной политики и вменил бритье в обязанность всему населению страны, за исключением духовенства – поднялся великий вопль… Пришлось царю немного сдать назад, и вместо насильственного метода применить экономический: за ношение бороды отныне полагалось платить особый налог. Купцам борода обходилась в 100 рублей в год (колоссальные по тем временам деньги), дворянам и чиновникам — по 60 рублей в год, простым горожанам — по 30 рублей. Что касается крестьян, они за удовольствие оставаться при бороде должны были платить каждый раз при въезде в город и выезде по копейке. В качестве квитанции об оплате были изготовлены специальные металлические бляхи с изображением бороды и словами: «Деньги взяты».

Расправившись с бородами, царь принялся за стрельцов. Напрасно князь-кесарь объяснял ему, что и бунта-то как такового не было (3), ну приходили стрельцы с челобитной в Москву, ну отказались уходить, ну выслали им навстречу 3700 солдат. Достаточно было дать несколько залпов из пушек, чтобы «бунтовщики» побежали врассыпную. Их выловили по одному и повязали. Зачинщики были казнены, остальных отправили на прежние места службы.

Царь счел предпринятые меры совершенно недостаточными и начал свой розыск – примерно наказать стрельцов было не столько государственным, сколько его личным делом… Целыми полками стрельцов пригоняли в Москву, допрашивали и пытали. Петр собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам, еще несколько десятков по его приказу казнили бояре – Петр не был кровожаден, но он уважал всякий ручной труд, будь то ремесло плотника, или токаря, или палача, и все предпочитал делать сам… Пришлось поработать палачами и его боярам – особенно лихостью, как и в любом другом деле, здесь отличился Меншиков. Всего казнено было 799 стрельцов – их подвозили к плахе на подводах, по двое, с зажженными свечами в руках, а за ними с криками бежали жены и дети. Тела казненных лежали с осени до весны, но и тогда велено было закопать в ямы лишь обезглавленные трупы, а над могилами поставить колы со стрелецкими головами… Дольше всех непогребенными оставались трое повешенных у Новодевичьего монастыря, под самыми окнами царевны Софьи…

240427
Царица Евдокия Лопухина
eefcfc232b86adacba798d3b92f794c9
Анна Монс (предполагаемый портрет)

Дела Сердечные

Было у Петра по возвращении из-за границы и еще одно личное дело. Еще в Европе он надумал избавиться от жены Евдокии, любовь к которой давно угасла. Она родила ему трех сыновей, выжил из которых только один – царевич Алексей. Но так и не стала ему подругой в его многотрудных делах. Теперь же, путешествуя по Европе, Петр осознал, насколько царица далека от образа европейской дамы, и послал ей письмо, в котором уговаривал добровольно уйти в монастырь. Царица, даром что не европейского разлива дама, отличалась самостоятельностью и твердой волей, и сдаваться не собиралась. И Петр не сломил ее ни уговорами, ни обещаниями привольной и сытой жизни в монастыре. Не захотела по добру – пришлось действовать силой. 23 сентября 1698 года 26-летнюю царицу насильно увезли в Суздаль в крытой повозке, запряженной парой лошадей (деталь оскорбительная, ведь в России знатным людям запрягали по шесть лошадей). Говорят, что по дороге Евдокия прокляла мужа, пожелав ему никогда и ни с кем не видеть ни счастья, ни верности. С ее постригом вышла заминка: царица по-прежнему ни на что не соглашалась, а архимандрит не решался творить беззаконие, постригая в монахини насильно, пока ему не объяснили, что к чему, в пыточной Преображенского приказа… Так Евдокия сделалась инокиней Еленой, в наказание ей не дали никакого содержания, и бывшая царица вынуждена была обращаться к родным с просьбами: «Рыбы и всякой всячины пришлите, здесь ведь ничего нет: все гнилое. Хоть я вам и прескушна, да что же делать? Покамест жива, пожалуйте поите да кормите, да одевайте нищую».

А Петр тем временем вывел в свет свою фаворитку – дочь кукуйского виноторговца Анну Монс. Она давно сделалась его любовницей – еще в 1694 году, через пять лет после свадьбы с Евдокией и почти сразу после смерти матушки Натальи, зорко присматривавшей за сыном. Прежде Анна была любовницей Лефорта, но тот охотно уступил ее своему венценосному другу, упрочив таким образом и без того большое свое влияние на Петра. Теперь Анна получила почти официальный статус и сопровождала царя на официальных церемониях. Она вечно что-нибудь выпрашивала. Писала, например, Петру в одну из вечных его отлучек: «Умилостивись, государь царь Петр Алексеевич. Для многолетнего здравия цесаревича Алексея Петровича свой милостивый указ учини — выписать мне из дворцовых сел волость», и к записке прикладывала свои подарки: четыре лимона и апельсин. Царь дарил, не жалея, тем более, что он всерьез помышлял жениться на Анне, и женился бы, если б не одно происшествие:

В 1703 году утонул саксонский посланник Кенигзек, и в кармане его сюртука обнаружились любовные записки, написанные рукой Анны Монс. Петр был поражен, потрясен, убит… И, конечно, примерно наказал изменницу, заточив ее в тюрьму. Три года Анна томилась, даже без права посещать кирху. Но сумела каким-то образом вскружить голову прусскому посланнику Кейзерлингу, который осмелился просить Петра о милости к преступнице и о позволении жениться на ней. Царь ответил, что «воспитывал девицу Монс для себя, с искренним намерением жениться на ней, но так как она прельщена и развращена, то о ней ни слышать, ни знать не хочет». Меншиков при этом добавил: «Девица Монс действительно подлая, публичная женщина, с которой я и сам развратничал в Слободе». Дело кончилось потасовкой: прусского посланника спустили с лестницы, (впрочем, благодаря вмешательству Прусского двора девица Монс была освобождена, и через 5 лет ей даже было позволено выйти за Кейзерлинга).

Что касается спущенного с лестницы посланника – подобного рода сценам никто при дворе не удивлялся. Однажды на банкете, устроенном в честь прусского императора, на глазах у многочисленных европейских послов, Петр рассердился на прославленного в боях генералиссимуса Шеина – узнал, что тот за взятки производил в офицеры. Вскочил, стал рубить шпагой стол, крича Шеину: «Вот так я разобью и твой полк, а с тебя сдеру кожу до ушей», а потом отрубил пальцы на руке одного из придворных, а другого ранил в голову. Только всесильному фавориту Лефорту удалось успокоить царя. Но через несколько дней царь разгневался и на него: опрокинул на пол, топтал ногам… «День ото дня он становится невыносимее; счастлив тот, кому не приходится быть около него», — записал Лефорт…

Тем временем дел у Петра, все прибавлялось. Вскоре началась война с Швецией — очень тяжелая, изнурительная, растянувшаяся на 21 год. А еще нужно было строить флот, строить Петербург, проводить бесчисленные государственные преобразования, призванные сделать из России европейскую страну. По совету философа Лейбница, с которым Петр познакомился в Германии, он стремился уподобить государственный механизм часам, и всякую деталь желал пригнать с математической точностью. Он издал множество указов, охватывающих самые разнообразные стороны жизни граждан: как жать пшеницу, как ткать полотно, как проповеднику читать проповедь, как строить дома, как выкладывать печи, как часто ходить к исповеди… А на досуге царь еще вытачивал шахматы из слоновой кости…

Коллекцию зубов, выбранных Петром I, можно увидеть на экскурсии в Кунсткамере
Коллекция зубов, удаленных (и как современные врачи утверждают — мастерски) Петром I. Большинство среди них все же кариесные

Однажды он выточил паникадило с 26 рожками в три яруса, с богатой резьбой, украшениями и надписью «Дело многотрудных рук Петра Великого, императора и самодержца всероссийского. 1723». Оно до сих пор поражает знатоков токарного искусства, считающих, что такую вещь человеку в одиночку сделать не под силу, даже если б он работал над ней не покладая рук и ни на что не отвлекаясь долгие десятилетия. Но Петр никогда не склонен был преувеличивать свои личные заслуги, скорее наоборот – любил оставаться в тени. И раз надпись не содержит упоминания других мастеров – следовательно, Петр и правда сделал всю работу сам… Он владел 14 ремеслами. Однажды прусскому послу, чтобы вручить царю верительные грамоты, пришлось лезть на мачту – царь вязал там морские узлы на снастях. Кроме прочего, он с энтузиазмом удалял страждущим зубы. Ну, вообще-то – не только страждущим — в Эрмитаже и поныне хранится полный мешок зубов, собственноручно выдранных императором, и среди них немало совершенно здоровых… Еще царь любил оперировать. Придворные, если у них что-то болело, больше всего боялись, что об этом узнает император – потому что он мигом хватался за ланцет! Однажды выпустил двадцать фунтов воды женщине, страдавшей водянкой, от чего та и скончалась через несколько дней, и Петр сам делал вскрытие. Вскрывал царь и свою невестку, вдову царя Федора Марфу, умершую пятидесяти одного года от роду, и в итоге подтвердил справедливость мнения о крайней болезненности покойного Федора и строгой добродетели покойницы Марфы.

Такая бурная деятельность требовала бурной разрядки. Бывало, Петр всю ночь проводил со своим Всешутейшим, всепьянейшим и сумасброднейшим собором — юмористическое учреждение, пародировавшее церковную иерархию и тем самым весьма смущавшее подданных царя. Туда принимали всякого, кто выглядел побезобразнее и умел много пить. Они носились по Москве на санях, запряженных свиньями и козлами, в шубах наизнанку и с размалеванными лицами, молились, словно перед иконами, на бочки с вином, сквернословили, богохульствовали, дико веселились… К утру все валились мертвецки пьяными, а царь, пивший больше всех, но не пьяневший, ехал помогать тушить пожар или садился за сочинение очередного законодательного акта…

0813057
«Петр I», В.Серов

У него на все хватало сил и времени, будто в сутках было не 24, а все 48 часов. Немало времени он уделял и целому гарему наложниц, которых он набрал после разрыва с неверной Анной Монс. Он называл этих женщин «метрессками» и таскал за собой даже на войне – они жили в походной палатке Меншикова, с которым царь делил своих любовниц. Кстати, сестры «светлейшего» — Мария и Анна Меншиковы, тоже входили в гарем. Еще там были две сестры Арсеньевы: Дарья и Варвара. Последняя была очень дурна собой, но Петр, любя все необыкновенное, однажды увидел ее и сказал: «Не думаю, чтобы кто-нибудь пленился тобою, бедная Варя, ты слишком дурна; но я не дам тебе умереть, не испытавши любви». И тут же при всех исполнил свое обещание. Меншиков предположил даже, что у того хватит оригинальности жениться на этой Варе. Вариант показался Александру Даниловичу настолько перспективным, что он сам женился на Дарье и все твердил ей: «Принуждай сестру, чтобы она училась непрестанно, как русскому, так и немецкому ученью». Александр Данилович спал и видел, как, кроме прочего, сделаться еще и шурином царя… Может, из этого бы даже что-то и вышло. В конце концов, Меншиков лучше всех знал вкусы царя. Но вышло иначе.

Катеринушка

Марта Скавронская была служанкой у пастора Глюка, жившего в Мариенбурге, и отличалась бурным любовным темпераментом. После рождения незаконной дочери, которая вскоре умерла, пастор хотел умерить ее пыл, выдав замуж за шведского драгуна по фамилии Крузе, но шел 1702 год, русские осадили Мариенбург, и новобрачный исчез – то ли был взят в плен русскими, то ли бежал (много позже, поменяв имя на Екатерину и сделавшись императрицей, Марта разыскала его и назначила пенсию).

9
Потрет Екатерины I

После нескольких недель обороны город был доведен до крайности, и комендант решил взорвать его  — лишь бы не достался русским. Но предупредил некоторых знакомых, чтобы убирались подобру-поздорову, если не хотят погибнуть. Пастор выехал с семьей и служанкой, на первом же русском аванпосте его остановили, и служанку – молодую и цветущую – отобрали для нужд полка. Ее первым русским любовником стал унтер-офицер, который ее бил, а вскоре на Марту (переименованную русскими в Екатерину) упал благосклонный взгляд самого главнокомандующего – Шереметьева. Когда она ему надоела, он передал Марту-Екатерину Меншикову – сначала в прачки, а потом, когда «светлейший» к ней пригляделся – и в их общий с царем гарем. Петр за первое свидание дал будущей императрице один дукат.

Царь не сразу оценил эту женщину по достоинству. Но со временем ему открылись ее редкие качества: во-первых, Екатерина могла пить наравне с мужчинами (царь любил в женщинах вульгарность и находил удовольствие в обществе пьяных женщин. При его дворе всем, без различия пола, полагалось уметь осушить залпом кубок тройного хлебного вина (70-градусного продукта третьей перегонки) – а если кто отказывался, царь награждал трезвенника оплеухами, будь то хоть женщина, хоть иноземный посол). Кроме того, Екатерина отличалась богатырской силой. Однажды царь поспорил со своим денщиком Бутурлиным, дюжим молодцом, сумеет ли тот поднять на вытянутой руке тяжеленный маршальский жезл (Бутурлин не сумел). И тогда Екатерина преспокойно проделала этот трюк несколько раз. Наконец, она умела унять нервное возбуждение царя, его мигрень – просто клала его голову к себе на колени и гладила по волосам. Была всегда весела, неревнива, нетребовательна, никогда не просила подарков… Словом, Петр стал выделять ее из других «метресок». Настолько, что в конце концов забрал ее себе из гарема Меншикова (правда, не одну, а вместе с боярской дочерью Анисьей Толстой). К этому времени у Екатерины было уже две дочери – Анна и Елизавета. Решено было, что они – от Петра, и царь их любил. В последствии Екатерина родила ему еще девятерых, большинство из которых прожили недолго.

Современник описывал Екатерину так: «Небольшого роста, плотная, очень смуглая. Она не отличается ни красотой, ни грацией. Достаточно увидать ее, чтобы угадать ее низкое происхождение. По странному наряду ее можно было принять за немецкую актрису. Ее платье, очевидно, куплено на толкучке; оно было старомодное и все покрыто серебром и грязью. Весь перед ее платья был убран драгоценными камнями. Они составляли странный рисунок: это был двуглавый орел, все перья которого были зашиты самыми мелкими алмазами в оправе. Вдоль отворотов ее платья была нашита дюжина орденов и столько же образов святых и мощей, так что, когда она шла, можно было думать, что идет навьюченный мул». Но Петру нравилось. Он обвенчался с ней — через восемь лет после знакомства – в 1711 году, в маленькой церкви, принадлежащей Меншикову. Шлейф невесте несли дочери новобрачных: Анна и Елизавета.

family_of_peter_i_of_russia_by_g-muskiyskiy_1716-7_hermitage
«Петр I с семьей» (Петр, царевич Алексей, Екатерина, ее дети: Елизавета, Петр, Анна), миниатюра Г. С. Мусикийского

Частые беременности и роды не мешали Екатерине повсюду сопровождать своего венценосного супруга – она была на редкость вынослива, настоящая офицерская жена. Жила в палатках, спала на жестких постелях, без устали скакала на лошади. Во время Персидского похода она обрила себе голову и носила гренадерскую фуражку. Бывало, делала смотр войскам, а иной раз и принимала на себя командование. Был случай, когда Петр в сильную жару при переходе от Днестра к Пруту дал приказ своим войскам не расположиться на привале, а идти вперед, а сам заснул. Проснувшись, он обнаружил, что никто не двинулся с места. «Я отменила твое приказание, государь, — объяснила Екатерина. — Иначе ваши люди сдохли бы от жары и жажды»…

Но особенно зорко царица следила за тем, чтобы никто не занял в сердце и жизни Петра ее место. Метрессок у него теперь было больше, чем прежде — при Екатерине находился целый штат в четыреста так называемых фрейлин. По большей части это были немки – бывшие горничные, кухарки, прачки. Почти у всех имелись дети: «Царь почтил меня», — гордились детьми фрейлины. Но все они не вызывали у царицы серьезной тревоги. Она сама командировала кого-то из них в путешествия с царем, если по каким-то причинам не могла его сопровождать. Сохранилась, в частности, такая переписка между царем и царицей: «Понеже во время питья вод домашней забавы доктора употреблять запрещают, того ради я метресу свою отпустил к вам», — писал Петр из немецкой водолечебницы. Екатерина отвечала: «А я больше мню, что вы оную метресишку изволили за ее болезнью отправить, в которой она и ныне пребывает, и не желала б я, от чего Боже сохрани, чтоб и галан той метресишки таков здоров приехал, какова она приехала».

Но были и опасные случаи. В 1706 году, в Гамбурге Петру приглянулась дочь местного пастора, а тот не допускал дочь до грехопадения. И тогда девице был обещан брак – посольский приказ уже начал было готовить прошение о разводе с Екатериной и брачный контракт с пасторской дочерью. Но невеста оказалась слишком доверчивой и, не дожидаясь исполнения обещаний, допустила до себя жениха – Петр мгновенно охладел. Была еще дочь молдавского господаря, который, рискуя своей головой, поддержал Петра против шведов – красавица Мария Кантемир. Одно время Петр держал ее на одной ноге с царицей Екатериной, они обе повсюду следовали за ним. Мария была беременна, и все знали: в случае, если у нее будет сын, Петр избавится от второй жены, как раньше избавился от первой. От опасности Екатерину спас лейб-медик: он лечил Марию от легкого недомогания, и вскоре у той случился выкидыш.

b7ba3c5c5df36f489262370f40e975ea
Мария Кантемир

Как бы там ни было, но Екатерина осталась при муже и титуле царицы. А в 1724 году Петр ее короновал по царскому чину – то есть сделал равноправной себе государыней, императрицей, независимо даже от замужества с ним. Видимо, это было предпринято с целью оставить Екатерине престол – Петр болел, сыновей у него не осталось…

Дело государево

С царевичем Алексеем он расправился неожиданно для себя самого. Между отцом и сыном давно копилось недовольство… Было время, когда Петр видел в нем наследника – отправил учиться за границу, а по возвращении пожелал проэкзаменовать. Велел принести чертежи… Алексей с испугу выстрелил себе в правую руку. «Со младенчества моего несколько лет жил с мамою и с девками, где ничему иному не обучился, кроме избных забав, — после размышлял царевич. — Обучение мне было зело противно и чинил то с великою леностию». Петр давал сыну разные поручения: посылал для заготовки провианта и фуража, комплектовать полки… В 1707, года возникла угроза, что шведы подойдут к Москве и будут штурмовать, Петр поручил сыну возвести вокруг Кремля и Китай-города земляные бастионы (остатки которых существуют и до сих пор – с одной из таких насыпей в Александровском саду, дети теперь катаются на санках). Но царевич не умел ничего сделать так, как надо было отцу, все у него выходило неоконченным, бестолковым. Оправдательные письма – вот что у него действительно хорошо получалось.

Первая серьезная ссора между отцом и сыном вспыхнула, когда царевич тайно съездил в Суздаль, к матери, а дело открылось. В тот раз Алексея спасло заступничество Екатерины (между прочим, она была его крестной дочерью в православии). В другой раз царевич не желал жениться по выбору отца – на вольфеибительской принцессе Шарлотте. Разумеется, пришлось подчиниться, и Алексей жаловался: «Жену мне на шею чертовку, немку навязали: как к ней ни приду, все сердитует и не хочет со мною говорить». Жена сердилась, что царевич беспробудно пьянствует. В отличие от отца, он быстро пьянел, ослабевал, терял над собой контроль, говорил сам не понимая что.

Словом, Петру в конце концов пришлось признать очевидное: престол Алексею оставлять нельзя. В последней попытке что-то изменить царь выставил сыну ультиматум: либо измени свою жизнь, либо уходи в монастырь. Первого сын выполнить не мог, второго – не хотел. У него была любовница из дворовых девок — Ефросинья, к которой он чрезвычайно привязался и на которой намеревался жениться (супруга царевича недавно умерла родами, оставив после себя сына – будущего императора Петра II). Непокорный сын решился бежать за границу, переодевшись в форму полковника, а Ефросинью нарядив пажом.

Австрийский император попал в весьма затруднительное положение, когда русский царевич объяснил ему суть дела: «Мой отец говорит, что я не гожусь ни для войны, ни для правления; у меня однако ж довольно ума, чтоб царствовать. Бог дает царства и назначает наследников престола, но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Вы должны спасти меня». Любое решение привело бы к ссоре или с нынешним русским царем, или с возможным будущим. Император тайно переправил Алексея Петровича в Неаполь, где того и разыскал посланный Петром боярин Толстой. Толстой надавил на местные власти, и те объявили, что, хотя и не тронут самого царевича, но сопровождающую его блудницу в мужском платье вынуждены будут арестовать, если пара не покинет Неаполь. Деваться было некуда… Алексей, добившись от Толстого твердого обещания отцовского прощения и позволения жениться на Ефросинье, согласился вернуться.

3 февраля 1718 года он прибыл в Петербург. Царь встретил сына без гнева. Показал манифест: царевичу объявлялось прощение, но он лишался права на трон. Царевич подписал заготовленное отречение. На этом все должно было и кончится, но тут черт дернул царя – вечно боявшегося заговоров – расспросить Алексея, не было ли у него сообщников. Царевич, считая себя уже прощенным, на радостях рассказал обо всех, кто хоть малейшим советом, малейшей поддержкой подтолкнул его к решению бежать от отца.

И снова начались пытки и казни. Родственники оставленной супруги царя, слуги царевича, его друзья… Сенатор князь Василий Долгорукий, например, был арестован за то, что, узнав о возвращении Алексея в Россию, сказал: «Черт его несет сюда. Его, дурака, обманывают нарочно». Кровь вовсю лилась по этому делу, а царевич по-прежнему считал себя в безопасности и радовался в письме к Евросинье: «Батюшка поступает со мною милостиво. Слава Богу, что от наследства отлучили! Дай Бог благополучно пожить с тобою в деревне. Приезжай!». Она приехала – и тут же угодила в Петропавловскую крепость. На допросе Евфросиния с испугу дала убийственные для любовника показания: как тот жаловался на родителя, как радовался его болезням, как писал письма архиереям, обещая, что после смерти Петра станет управлять страной по старинке, а флот изведет.

734023_petr-pervyi-doprashivaet-carevicha-alekseya
«Петр I допрашивает царевича Алексея в Петергофе», Н.Ге

Царевича засадили в крепость, пытали, и тот под кнутом оговорил себя, что готовил заговор против отца… Петр не отважился сам решить его судьбу, велел созвать суд из духовных и светских лиц. Им предписывалось не пытаться угадать волю царя и не смотреть на высокое положение подсудимого, а принять такое решение, за которое не стыдно будет ответить перед Богом… Духовный суд вынес уклончивый вердикт: мол, царевич виноват, но в Священном Писании приводятся разные указания, что в таких случаях следует делать. По Ветхому Завету выходит – казнить. По Новому Завету – простить, как отец простил блудного сына. А вот светский суд (в состав которого входил Меншиков) прямо высказался за смертный приговор.

Услышав об этом, царевич лишился чувств. Придя в себя, исповедался и причастился, а в 6 часов пополудни скончался. Было объявлено, что от апоплексического удара. Но этому не верили – по Петербургу поползли слухи, что царевича задушил то ли Меншиков, то ли сам отец, согласно регистрационным книгам крепости, приезжавший в тот день «учинить застенок», то есть пытать кого-то, а кого – неизвестно…

По преданию царевич Алексей, в последние часы жизни проклял Петра Толстого (который за предательство получил графский титул) и весь род его до двадцать пятого колена. И действительно, среди потомков Петра Толстого рождалось много слабоумных и безумных, но много и великих: его прапраправнуками были Лев Николаевич и Алексей Константинович Толстые.

Снова Монс

А вот у самого царя Петра с продолжателями рода не ладилось. Решаясь на расправу с царевичем Алексеем, он не слишком переживал о том, кому отставить трон: за три года до этого Екатерина родила ему сына, царевича Петра Петровича – и тот, в отличие от прочих ее сыновей, не умер в первые дни. Считалось, что на этот раз повезло — мальчик крепкий. Но не прошло и года, как и этого сына у царя не стало – болезнь унесла его. Получив страшное известие, Петр забился в конвульсиях, еле-еле добрался до своего кабинета и заперся там на три дня, отказываясь от пищи. Он знал, что Екатерина уже не может рожать – как сказали врачи, вследствие полноты.

Ничего не оставалось, как объявить наследницей трона саму Екатерину – в конце концов, жена, верная подруга и единомышленница… Так и возникла эта идея с венчанием на царство. А через полгода Екатерина преподнесла Петру сюрприз, оказавшись вовсе не такой уж верной и преданной… Ему донесли, что у царицы имеется любовник. Вильям Монс. Родной брат Анны Монс. Он служил у Екатерины камергером…

39_mon
Вильям Монс

Монса Петр казнил, заспиртовав его голову и поставив в кабинете императрицы в вечное назидание. Еще разбил на глазах у изменницы дорогое зеркало, сказав: «Вот прекраснейшее украшение моего дворца. Захотел — и уничтожил его!» Екатерина поняла намек и ответила: «Разве от этого твой дворец стал лучше?» Все считали Екатерину погибшей. Петр медлил предпринять решительные шаги, но, видимо, только потому, что хотел сначала обеспечить будущее дочерей, выдав их замуж. Успел выдать только Анну – за голштинского герцога (это ее потомки, начиная с Петра III, со временем займут русский трон).

Петру оставалось жить менее двух месяцев… И это было время, полное муки и печали. Он остался в одиночестве: у него не было ни друзей, ни сподвижников – только рабы: лживые, изворотливые, корыстные и бесчестные, боявшиеся его и ждавшие его смерти, как избавления. Давно уже его фавориты, сделавшись сенаторами, принялись брать взятки и грабить казну кто во что горазд. Одних Петр казнил, других сослал, третьих простил. Больше всех позволял себе лучший друг, светлейший князь Алексашка Меньшиков – его злоупотребления перешли все границы разумного, так что Петр в конце концов уволил его из губернаторов Петербурга и велел не показываться на глаза… Да что там друзья! По всей России было не сыскать честного чиновника. Как-то раз нашелся один – московский стряпчий, славившийся своим бескорыстием и справедливостью. Узнав о нем, Петр назначил его главным судьей в Новгородскую губернию. Через несколько лет тот стал брать взятки. Узнав об этом, царь удвоил ему жалование, чтоб хватало на безбедную жизнь: бесполезно! Судья снова был уличен во взятках – пришлось его повесить. Механизм государства, как Петр ни старался, так и не заработал как часы. Его подданные носили европейское платье, но уважать себя и законы не научились. Может быть, потому, что он и сам их не уважал, не признавал их прав, а над собой не признавал законов – то есть правил ровно так, как это делали до него – даром, что без ассамблей, табака, париков и танцев…

Но что больше всего мучало царя – ему решительно не кому было оставить трон с тем, чтобы дело преобразования России как-то продвинулось. В последний момент, в горячке, уже почти в беспамятстве Петр, видимо, что-то все-таки надумал… Велел принести себе грифельную дощечку и мел. Он успел написать только «отдайте все»… А кому – написано не было. А, может быть, и было – ходили слухи, что после этих слов на табличке остались следы стертого мела… В тот момент у его постели находились Екатерина и Меншиков – так что было кому стереть.

На другой день, 28 января 1725 года император скончался. Вдова не велела его хоронить сорок дней, и всякий день приходила плакать над ним – так, что придворные дивились, откуда у нее берется столько слез… Трон достался ей – венчанной на царство императрице. Фактически же за нее правил Меншиков… Это продолжалось всего 16 месяцев, за которые Екатерина успела феноменально быстро опуститься: она пьянствовала, переменила неисчислимое множество любовников, внешне сильно постарела, в конце концов заболела и умерла…

Интересно, что Петр Великий всего несколько месяцев не дождался родов своей последней «метрески» — Марии Румянцевой, супруги генерал-аншефа Александра Румянцева. Она разрешилась от бремени мальчиком, которого назвали Петром. Со временем он стал знаменитым полководцем – Петром Александровичем Румянцевым-Задунайским, добавившим России военной славы. Современники находили в нем черты императора Петра Великого…

Ирина СТРЕЛЬНИКОВА #совсемдругойгород

shemyakin-19
Петр I, памятник М.Шемякина

0_9209e_50c1f449_xl

8 thoughts on “Петр Первый: легко ли стать европейцем

  • 22.02.2017 в 16:05
    Permalink

    Ну, про Саардам ведь не точно написано, остальное такого же качества? Никакого бегства не было, почитайте записки Яна Номена. Пётр плавал в Амстердам и возвращался обратно. Да и инкогнито было сомнительным — Петра узнавали люди, которые вели свою деятельность в России, и слухи быстро расползались — толпа как раз и приходила посмотреть на царя. А сотрудница музея — домика Петра в Саардаме (ныне Зандам) — если кто будет в Голландии , с удовольствием расскажет обо всём.

    Ответ
    • 22.02.2017 в 19:28
      Permalink

      Василий, я не очень понимаю, в чем противоречие. -) Если черным по-белому написано: «По Саардаму прошел глашатай, ударяя в медный таз и выкрикивая на каждом углу: «Бургомистр, узнав с прискорбием, что дерзкие мальчишки осмелились бросать камнями и разной дрянью в некоторых знатных особ иностранцев, строжайше запрещают это всем и каждому под угрозой тюрьмы» — это и означает, что инкогнито было сомнительным. -) Насчет же спасаться бегством — это фигура речи, означающее, что человеку не комфортно оставаться в каком-то месте, и он уезжает на другое раньше, чем планировал.
      И -да, остальное ровно того же качества. -) Довольно высоко оцененного в свое время, допустим, научными сотрудниками Исторического музея. Вас оно не устраивает — Бога ради. Не проблема, пользуйтесь другими источниками.

      Ответ
      • 23.02.2017 в 00:07
        Permalink

        Не устраивает.

        Из текста ясно следует, что любопытство вызвано «дикими манерами и странной внешностью», что является ложью (я не про манеры и внешность, а причину любопытства). И вот это вот: «из Саардама пришлось спасаться бегством». Просто прекрасно. В Саардаме строили торговые суда, что было не очень интересно Петру. Его интересовали прежде всего военные корабли, а их строили в Амстердаме, поэтому и уехал туда пробыв всего неделю (при этом, это была неделя кипучей деятельности).

        Типичное передёргивание фактов с целью очернить личность.

        Интересно, какие источники использовались в этом реферате?

        Ответ
        • 23.02.2017 в 00:25
          Permalink

          Вы в праве оставаться при своем мнении. И вправе считать, что знающие люди докладывали, что парень на верфи — русский царь — не властям, а непосредственно толпе. И толпа о том, что Петр — царь, узнала сразу и сама по себе, а не из объявления глашатая (вопреки даже рассказу Номена, где описано, как уже чрезвычайно заинтересованным аборигенам в конце концов раскрыл правду шкипер. А до этого аборигенов заинтриговали именно странные манеры чужеземца). Мало того, вы вправе считать, что есть какие-либо достоверные источники, которые могут совершенно точно сообщить, откуда что когда узнала толпа и почему именно кто на кого приходил поглазеть в XVII веке. А равно вы вправе верить, что все, что вы услышали (и как запомнили) вплоть до малейших подробностей от сотрудницы музея домика Петра в Саардаме — чистейшая и, главное, единственная правда, и никаких иных мотивов поступков людей XVII века, чем названные ею, не существует. Все это — ваше право. И — да, это не реферат, это журналистский очерк, писавшийся 10 лет назад. Источников было много, и в отличие от рефератов, в очерках они не указываются. Поднимать сейчас эти источники, чтобы убедить в чем-то конкретно вас, не вижу никакого смысла. Но на поверхности лежит, допустим, статья Николая Костомарова, где написано следующее: «Однажды он раздражил уличных мальчишек: он дал нарочно одним из них слив, а другим не дал, и они на него за то кидали грязью. Царь принужден был жаловаться бургомистру. Бургомистр для охранения царя устроил на мосту стражу, чтоб не давать толпе собираться перед домом, где жил царь. Но это не помогало. Сам Петр не привык сдерживать себя и однажды, когда его окружила непрошенная толпа, бесцеремонно ударил по щеке одного из зевак, которого голландцы в шутку прозвали после этого «рыцарем». Эти обстоятельства заставили Петра удалиться из Саардама, где он прожил всего восемь дней. 15-го августа приехал он в Амстердам, куда вслед за тем прибыло и русское посольство.» Остальные источники искать не буду, уж извините. Мне достаточно, что очерк прошел проверку в Историческом музее, у историков, которые в силу своей профессии понимают, что трактовка мотивов поступков исторических персонажей может быть такая, а может быть иная, и в этой области ни у кого нет ни малейшей монополии на истину (в том числе и у директора Саардамского музея, и даже у Яна Номена). Истиной в истории является только факты, а не мотивировки. А именно: есть вот такое свидетельство, а есть вот этакое, и есть еще такая-то запись в такой-то книге, а этакая в путевом журнале. И считать, что есть какой-то один-единственный источник, который все объяснит, и ознакомившись с которым можно точно выяснить, как все было на самом деле, и с тех пор чувствовать себя обладателем Истинного Знания, может только совсем дилетант. На этом разговор давайте закончим. Не нравится — не читайте моих статей и не приходите на мои экскурсии, вот и все, что я могу вам порекомендовать.

          Ответ
          • 23.02.2017 в 01:46
            Permalink

            Ну так приведённая Вами цитата Костомарова опирается в качестве источника на того же Номана. И про музей я упомянул просто в качестве рекомендации. Ну там, послушать, задать вопросы. Не как единственный источник истины, нет.

            Действительно, нет смысла продолжать разговор — Ваши ответы превзошли все ожидания (в плохом смысле). Всего хорошего.

  • 23.02.2017 в 02:00
    Permalink

    При этом у опиравшегося на Номена Костомарова написано: «Эти обстоятельства заставили Петра удалиться из Саардама, где он прожил всего восемь дней». Иными словами, что Петр сбежал. -) В принципе, вежливый человек бы извинился за то, что предъявлял автору необоснованные претензии в «типичном передергивании фактов с целю очернить личность». Но мне почему-то кажется, что вы не настроены извиняться. Ну и Бог с вами. -) Всего хорошего и вам. -)

    Ответ
    • 26.02.2017 в 00:01
      Permalink

      Так Вы автор? Могу извиниться только за то, что испытываю удушающее чувство стыда за автора, который устроил в комментариях отвратительную перепалку.

      Про Костомарова: это был намёк, что лучше обратиться к первоисточнику. Но я правильно понял, данный «очерк» — это просто компиляция работ разных авторов, а не серьёзная работа. И все мои претензии — обоснованы, в отличии от ответов. Ни один уважающий себя специалист не будет использовать «проверку в Историческом музее» у неких историков (имена у них есть?) в качестве аргумента. Это — позор.

      Ответ
      • 26.02.2017 в 02:19
        Permalink

        То есть вы думали, что это диссертация? Серьезно? -) Каким-то образом похоже по стилю? По оформлению? Нет, я, конечно, понимаю, что вы от гуманитарных сфер человек далекий… Но неужели, по вашим представлениям, бывает, что человек одновременно специалист по Чапаеву, Боткину и Петру Первому, и проводил по каждому личные исследования? Да, безусловно, это компиляция, как и любой исторический очерк. А если точнее — это литературная компиляция. Из многих (а не одного, как бы вам почему-то хотелось) источников. Причем уважаемых. Как, опять же, и положено добросовестному очерку (в недобросовестных, которых в сети до фига, факты выдумываются). Вообще, ситуация выглядит все более и более абсурдной. Вы приходите на сайт очерков и экскурсий, где ясно это декларировано, читаете очерк, довольно хамски обвиняете автора в передергивании фактов (при этом еще и считаете, что безобразную склоку устроил кто-то другой, а не вы), автор при этом цитирует вам источник (уважаемый и общепризнанный. Хотя и не тот, которым, как вот лично вам почему-то хотелось бы, чтобы автор воспользовался). То есть таким образом ясно доказывает вам, что взял это не из собственной головы и не передергивает факты. (Все претензии — будьте любезны, к Костомарову. Напишите критику на «Историю России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» — будете иметь бешеный успех). Так вот вместо того, чтобы признать необоснованность ваших претензий или просто тихо исчезнуть, вы вдруг делаете новое сенсационное заявление: очерк — это (кто бы мог подумать!), оказывается, именно очерк и выдержан в жанре очерка! Ну это все равно как если бы вы прочли прозу, и предъявили ей претензии, что там ни строфики, ни рифм. О, Боже мой… Василий, вы, мне кажется, прощались, нет? Я-то хоть понятно, что здесь делаю — это мой сайт, мои очерки, мои экскурсии, моя работа, моя репутация именно очеркиста и экскурсовода, а не космонавта, врача, или специалиста по Петру Первому. А вы — что тут делаете вы? Вам не нужны очерки, вам нужны труды специалистов — так ступайте к ним. Нигде, ни в одном месте не сказано, что я специалист по Петру Первому. Это ровным счетом ниоткуда не следует. Я — очеркист и экскурсовод. И я не несу никакой ответственности за ваши хм… скажем так, оригинальные представления о мире. Конечно, само по себе то, что вы уже который день пишете комментарии на сайте, не дав себе труда разобраться, что за сайт, что за тексты, кто вам вообще отвечает — плохой знак…
        Но сделаю попытку в последний раз объяснить (может быть, еще какому-нибудь праздному умнику, обладателю великого истинного знания, потому что он где-то услышал и потому что ему так нравится думать, пригодится). Так вот. Экскурсии и исторические очерки делаются по открытым источникам путем компиляции. Журналистами и экскурсоводами. С использованием материалов, которые в своей узкой области пишут специалисты. И единственное, чего автор очерка (если он добросовестный, конечно) обязан придерживаться, так это чтобы фактура:
        1) не выдумывалась и не перевиралась. То есть в принципе могла быть подкреплена цитатой или указанием на источник.
        2) бралась из уважаемых, респектабельных источников (вот как раз из работ специалистов, каковым, безусловно, является в том числе и историк Костомаров, и гораздо менее безусловно является тот же Номен, совершенно по-обывательски писавший (и не скрывавший этого) главным образом с чужих слов, не подвергаемых им никакому критическому анализу, и только частично — из собственных наблюдений. И записками которого специалисты рекомендуют хоть и пользоваться, но с осторожностью).
        Выбор же конкретных источников из числа респектабельных для конкретного очерка, способа подачи материала, а равно и авторского взгляда на факты при этом остается за автором. И вполне может не совпадать с читательским.
        Ну и само собой разумеется, что очерк сам по себе, как и текст любой экскурсии, не является респектабельным в научном смысле источником (на него нельзя, допустим, ссылаться в научных работах, по нему нельзя учить студентов). У него совсем другие функции: развлекательно-познавательные и популяризаторские. Соответственно: нравится — читайте, не нравится — не читайте. Заподозрили ошибку (чем черт не шутит, у всякого иной раз бывают ошибки) — вежливо спросите, сверим цитаты. Окажетесь правы вы — скажу спасибо и поправлю текст. Окажусь права я — разойдемся с миром. А вот хамить не надо, претензий по устройству мира лично ко мне предъявлять не надо. Чего-то требовать не надо (в том числе чтобы вам что-то доказывали, называя фамилии тех, кто проверял, или чтобы я пользовалась теми источниками, какими хотите вы — у меня могут быть на этот счет иные соображения). Тут вам никто ничем не обязан. (Банить буду за это). Ну и, наконец, сообщать миру такую новость, что очерки — не научный труд — не то чтобы не надо. Но как-то, вроде как, необязательно. -) Мир в курсе.
        Надеюсь, все теперь? Очень старалась быть обстоятельной и терпеливой. И, между прочим, потратила кучу дефицитного времени, чтобы объяснять вам какие-то очевидные вещи.

        Ответ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *