Другой Толстой: почему судьбу называют индейкою?

Двоюродные братья Лев Николаевич и Алексей Константинович (оба были потомками Петра Андреевича Толстого — царедворца Петра I, заслужившего графский титул предательством царевича Алексея, за что тот в Петропавловской крепости его и проклял) конкурировали в писательской славе. В 60 годы XIX века, когда были написаны «Война и мир» Льва и драматическая трилогия «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис» Алексея, их считали равновеликими писателями. Но со временем Алексей Константинович отошел на второй план, и теперь известен не столько главными, серьезными своим творениями, сколько, как самому ему казалось, пустяку, шутке, — сочинениям Козьмы Пруткова, персонажа, выдуманного им в соавторстве с двоюродными братьями – Жемчужниковыми…

биография Алексея Константиновича Толстого. Экскурсии по Москве
Портрет поэта и драматурга Алексея Константиновича Толстого в юности. Брюллов

Однажды ночью, вскоре после торжественного освящения долгожданного, сорок лет строившегося Исакиевского собора, сонную тишину казенной квартиры архитектора Александра Павловича Брюллова (не путать с младшим братом – живописцем Карлом Брюловым) нарушил резкий и требовательный звон дверного колокольчика. Через минуту встревоженный камердинер уже будил хозяина: «Вставайте, барин, вас требуют»… В приемной наспех одевшегося архитектора ожидал незнакомый флигель-адъютант: «Дело срочное, господин Брюллов! Вам предписано не медля ни минуты ехать ко двору императора на совещание. Катастрофа! Исакиевский собор провалился в разверзнувшуюся землю»…

Через полчаса архитектор Брюлов был уже у парадного входа в Зимний. Вместе с десятком своих коллег по Академии художеств – таких же, как и он уважаемых архитекторов… Караульный офицер о том, что их ждут во дворце, предупрежден не был и не пустил, потянулась канитель с вызовом коменданта… Еще через четверть часа выяснилось, что никакого совещания во дворце не предвидится, во всяком случае – до утра. Недоумевающие академики додумались, наконец, сходить на Исакиевскую площадь, своими глазами взглянуть на происшедшее. Их взорам предстала сумрачная громада Исакия – совершенно целехонького…

Это оказалась одна из многочисленных рискованных шуток Алексея Толстого и его четырех двоюродных братьев Жемчужниковых. В другой раз они пришли в немецкий театр с толстенными немецко-русскими словарями, и, сидя в первом ряду партера, нарочито громко шелестели страницами, отыскивая а словаре каждое слово, что звучало со сцены. В антракте к хулиганам подошел сам генерал-губернатор Суворов, совершенно взбешенный, и потребовал представиться. «Запиши, — кивнул он своему адъютанту: «Жемчужниковы и Толстой». На что один из Жемчужниковых, сделав вид, что не узнает, в свою очередь осведомился, с кем имеет честь. «Граф Суворов к вашим услугам, генерал-губернатор Санкт-Петербурга» — высокомерно бросил тот. «Запиши, — сказал Жемчужников Толстому. – Су-во-ров». История дошла до царя, шутники формально покаялись, но не оставили дерзких шуток.

Александр…
Александр…
Владимир….
Владимир….
Алексей Жемчужниковы
Алексей Жемчужниковы

Однажды придумали дразнить на прогулке министра финансов Вронченко. Тот вечно прогуливался по Дворцовой набережной в 9 утра. Ему навстречу каждый раз шел Александр Жемчужников, а, поравнявшись, снимал шляпу и произносил одну и ту же лишенную всякого смысла фразу: «Министр финансов — пружина деятельности» — и с важным видом удалялся. Воронченко пришлось жаловаться обер-полицмейстеру, и тот пригрозил выслать министерского мучителя из города. С другим министром – юстиции, графом Паниним, они обошлись еще хуже. Этот высокий, прямой как палка, чопорный старик тоже любил гулять, но не по набережной, а по Невскому проспекту. Он держал голову очень ровно, совершенно неподвижно, устремив взгляд строго вперед и вверх, и даже когда ему кланялись, он продолжал смотреть поверх головы человека. В один прекрасный день навстречу ему вышел другой Жемчужников – Алексей. Дождавшись, чтобы граф Панин подошел поближе, он нагнулся и стал шарить у себя под ногами. Министр, по своему обыкновению смотревший куда-то вверх, налетел на препятствие и упал носом на тротуар. А Жемчужников как ни в чем не бывало разогнулся, приподнял шляпу и сказал: «Пардон, я искал булавку». За эту шуточку уже всерьез рассердился государь. Если б речь шла не об Алексее Толстом и его друзьях – дело кончилось бы плохо. Но Толстой был лицом практически неприкосновенным, потому что с детства входил в ближний круг императорской семьи – так уж вышло, вне желаний и воли самого Алексея Константиновича…

В должности друга наследника

Биография Алексея Константиновича Толстого
Алексей Константинович

Своего отца Алексей долго не знал – мать, Анна Алексеевна, покинула мужа с ним, 6-месячным, на руках. Причина – пьянство и невыносимый характер Константина Петровича Толстого, жить с которым под одной крышей решительно невозможно – так во всяком случае объяснили мальчику. Впрочем, отца ему всецело заменил дядя — материн брат, Алексей Перовский, не имевший собственной семьи. Это был чрезвычайно умный, одаренный человек, поэт, друживший с Жуковским, Карамзиным и Пушкиным. Алеша рос среди этих людей, во время обедов и ужинов ему ставился отдельный столик где-то в дальнем углу, где мальчик не мог помешать блестящей беседе взрослых, но зато мог видеть, слышать и мотать на ус. В 8 лет он слышал, как Пушкин читает своего «Бориса Годунова» — и это, видимо, произвело на него весьма сильное впечатление, потому что много позже он и сам станет сочинять пьесы на том же материале – «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис» (именно с этих великих но, к сожалению, теперь несколько подзабытых пьес начинался МХТ, еще до того, как там стали ставить Чехова). Маленький Толстой сиживал на коленях и у Гете (когда они с дядей путешествовали по Германии), даже хранил бесценный подарок великого немца – зуб мамонта, на котором Гете собственноручно вырезал изображение фрегата.

Мать Анна Алексеевна
Мать Анна Алексеевна

У дяди была собственная система воспитания, в чем-то Алешу очень баловали, а в чем-то – строго ограничивали. Из Феодосии Перовский пишет племяннику: «Я нашел здесь для тебя маленького верблюденка, осленка и также маленькую дикую козу. Маленького татарчика я еще не отыскал, который бы согласен был к тебе ехать». При этом, чтобы не приучать к мотовству, мальчику давали очень мало карманных денег, и всегда одну и ту же сумму, что бы не случилось. Так, когда 12-летнему Алеше однажды понадобились деньги, ему пришлось продать свою коллекцию медалей, которую он собирал несколько лет. По этому поводу дядя сказал ему:  «Теперь ты видишь по опыту, как нужно беречь деньги. Когда они у тебя были, ты мотал по пустякам, а как пришел черный день, так у тебя их не было. Не надобно никогда предаваться тому, что желаешь, в первую минуту: ты сам уже испытал и не один раз, что когда ты купишь чего-нибудь, чего тебе очень хотелось, то и охота к тому пройдет и деньги истрачены по-пустому». И это — в одной из самых богатых семей России! (Перовские были внебрачными детьми одного из Разумовских и наследниками бездетного двоюродного деда – тайного мужа царицы Елизаветы).

У Алеши были лучшие учителя, и уже в 6 лет он совершенно свободно писал на французском, немецком и английском. Он вообще хорошо учился, но дяде этого было мало: Перовский заметил, что племянник, пользуясь своей отличной зрительной памятью, просто заучивает страницы учебника наизусть, вместо того, чтобы дать себе труд вдуматься и понять прочитанное. И тогда, в назидание дядя сочинил для племенника повесть. Под псевдонимом Антоний Погорельский. Повесть называлась «Черная курица» — про мальчика Алешу, которому в дар за спасение волшебной курицы досталось ячменное зернышко, позволявшее блестяще отвечать любой урок, не уча. Это была первая детская книга на русском языке!

Дядя Алексей Алексеевич, он же Антоний Погорельский, автор «Черной курицы…»
Дядя Алексей Алексеевич, он же Антоний Погорельский, автор «Черной курицы…»

Тем временем другой дядя Алеши – Василий Перовский делал большие успехи на государственной службе. Он состоял адъютантом великого князя Николая Павловича и 14 декабря 1825 года оказался на Сенатской площади в свите своего патрона и даже был контужен – кто-то бросил в свиту полено и попал Перовскому в голову. После того, как восстание было подавлено и на трон взошел царь Николай, Василий Алексеевич сделался значительным человеком. И потому его племянник в числе 19-ти детей (9-ти мальчиков и 10-ти девочек) из привилегированных семей был приглашен на «должность» товарища маленького царевича Александра (будущего императора Александра II).

Алеша с матерью были срочно вызваны из своего имения в Петербург. Причем Анна Алексеевна была произведена в статс-дамы. Она слишком долго жила затворницей, и теперь, попав в свет, обнаружила, что по-прежнему хороша собой, и пустилась франтить. Будучи женщиной характера неукротимого, она – одна единственная – не считалась даже с этикетом, предписывающим быть хотя бы чуть-чуть менее нарядной, чем царица. Однажды Анна Алексеевна появилась при дворе в шляпе с белым пером – ровно таким же, как и на шляпе Александры Федоровны. Царь заметил это и послал сказать, чтобы она отцепила перо – Анна Александровна проигнорировала эту просьбу. Ее бы непременно отстранили от должности, если бы наследник престола – добродушный и скучноватый мальчик — не успел привязаться к Алеше и другим своим «товарищам». Они приходили во дворец по воскресеньям (накануне получая приглашения, выведенные аккуратным круглым почерком царевича), на его именины, Рождество и другие праздники, и играли в жмурки, зайцы, жгуты. Или, к примеру, рассматривали оловянных солдатиков, присланных маленькому Александру из Берлина дедушкой – прусским королем Фридрихом Вильгельмом III. Бывало, что к игре присоединялся и сам император Николай Павлович. Фрейлина Александра Осиповна Россет описала один такой момент в своем дневнике: «Наследник весь в поту, Алеша красный, как индейский петух, все хохочут как сумасшедшие, счастливые возможностью бороться, кричать, двигаться, размахивать руками. Алеша отличается баснословной силой, он поднимает их всех, перебрасывает по очереди через плечо и галопирует с этой ношей, подражая ржанью лошади. Он презабавный и предложил Государю помериться с ним силой. И бросался на Его Величество, точно ядро, выброшенное из жерла пушки. Государь отражал это нападение»…

Друг детства – наследник Александр, будущий Александр II
Друг детства – наследник Александр, будущий Александр II

Ясно было, что при таком начале Алешу Толстого ожидает блестящее придворное будущее. Но лет в 14 он вдруг стал сочинять стихи и, что самое прискорбное, выказывать желание сделаться профессиональным литератором. Мать с дядьями держали тайный совет и задумали интригу. Алешины стихи напечатали в журнале, после чего дядя Алексей организовал … разгромную критическую статью. Расчет оправдался лишь отчасти: это охладило пыл юноши к сочинительству очень ненадолго. Но первого острого момента разочарования хватило, чтобы он  пошел на придворную службу…

…Следующие 30 лет он только и делал, что пытался добиться отставки и полностью посвятить себя литературе. Семья пристально следила за тем, чтобы это ему не удалось. Время от времени Алексей подавал прошение об отставке, но родственники хлопотали, и ему тут же предоставлялся отпуск месяца на 3-4 для поездки в Европу, после чего … его повышали в должности. В двадцать с небольшим — коллежский советник, а через полгода — церемониймейстер Двора Его Величества…

Он был красив почти девичьей, румяной, тонкой, нежной красотою, и при этом – неожиданно силен: разгибал подковы, вгонял гвозди в стену кулаком и с рогатиной ходил на медведя. Наследник считал его незаменимым спутником на охоте, и это сделалось частью придворных обязанностей Толстого. А кроме того: пышные дворцовые церемонии, бесконечные парады и балы, чаепития с императорской семьей… Миллионы людей и мечтать о таком не смели, а Алексей Толстой тяготился как надоедливой рутиной. Настоящая жизнь начиналась для него только ночью, когда можно было предаться своему вожделенному сочинительству.

Он опубликовал несколько стихов, мистических рассказов и повесть «Упырь», снискал одобрение самого Белинского. Окрыленный, Алексей бросился к царю: «Ну какой из меня чиновник, ваше величество! Я же поэт. Я человек рассеянный и непрактичный, и ничего не слышу, кроме стихов. Они гремят у меня в ушах, да и проза меня держит как щупальцами» Император в ответ только снисходительно похлопал его по плечу: «Послужи, Толстой, послужи». А фрейлина Блудова сказала с очаровательной улыбкой: «Я прочла что-то ваше отвратительное в «Современнике». «Колокольчики», кажется»… А между тем, это было – одно из лучших…

Вот он и шалил с Жемчужниковыми, ничего не опасаясь и, может быть, даже втайне надеясь, что однажды какая-нибудь шалость переполнит чашу монаршего терпения. Толстой оказался близок к этому, как никогда, в случае с Тургеневым. Времена тогда стояли суровые: после европейских событий 1848 года опасались революции и в России, и во избежании – закручивали гайки. Специальный Комитет для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений чуть ли не с лупой выискивал крамолу. Новый Завет — и тот чуть было не запретили за демократический дух (такой проект во всяком случае рассматривался). Словом, даже осторожному и законопослушному Тургеневу досталось за довольно невинную статью на смерть Гоголя – он был арестован на несколько дней, а потом сослан в Спасское-Лутовиново без права въезда в столицы. Толстой пробовал сначала хлопотать при дворе – ничего не вышло. Тогда он пошел ва-банк: явился к шефу жандармов графу Орлову и якобы от имени наследника престола попросил снять с Тургенева запрет. Орлов составил прошение на имя царя, тот, доверившись мнению главного жандарма, подписал, ни о чем не спрашивая… Казалось, все сложилось наилучшим образом, но Тут-то Алексей Константинович случайно узнал: Орлов написал наследнику, что его просьба относительно Тургенева исполнена, и отдал письмо для отправки начальнику жандармского корпуса Дубельту. Надо ли говорить, что наследник ни о чем подобном не просил. Тут уж дело могло обернуться для Толстого не просто отставкой, а и кое чем похуже. Он бросился к Дубельту. Поговорив о том о сем, отозвавшись с похвалой о покорности русского мужика и необходимости держать в строгости образованную часть населения, Толстой как бы между прочим ввернул, что граф Орлов, кажется, не совсем правильно его понял. Мол, он, Толстой, лишь передал сожаления наследника, симпатизирующего Тургеневу, но прямого ходатайства за опального писателя он (якобы) не передавал. Дубельт прежде чем отправить письмо, переспросил у Орлова, и тот, к счастью, не стал вникать в суть, просто сказал: «Если ты думаешь, что бумага моя не учитывает всех тонкостей, то можешь ее не посылать». Больше Толстой так рискованно не шутил. Да и, к счастью, у них с Жемчужниковым теперь появилась новая, куда более безопасная «игрушка»…

Козьма Прутков
Козьма Прутков

Начальник пробирной палатки

Однажды летом Жемчужниковы и Толстой оказались в одной из дальних деревень, и от нечего делать каждый день сочиняли по какой-нибудь «глупости в стихах». Смеху ради решено было издать их, приписав авторство камердинеру Алексея Жемчужникова — Кузьме Фролову. «Знаешь что, Кузьма, — обратились к старику шутники, — мы написали книжку, а ты нам дай для этой книжки свое имя, как будто ты ее сочинил… А все, что мы выручим от продажи этой книжки, мы отдадим тебе». Кузьма задумался: «А дозвольте вас, господа, спросить: книга-то умная аль нет?». Братья прыснули: «О нет! Книга глупая-преглупая». Тогда старик-камердинер рассердился: «А коли книга глупая, так я не желаю, чтобы мое имя под ей было написано. Не надо мне и денег ваших». Алексей Толстой очень смеялся, и потом подарил Кузьме пятьдесят рублей за здравомыслие.

Тогда решено было сочинить автора. Это оказалось очень увлекательной игрой, и за считанные часы Козьма Петрович Прутков предстал пред ними, как живой, со всем подробностями биографии. Он родился 11 апреля 1803 года в деревне Тентелевой Сольвычеготского уезда. Всю свою жизнь, кроме годов детства и раннего отрочества, провел в государственной службе. Два года пробыл в гусарах, но в ночь с 10 на 11 апреля 1823 года, после дружеской попойки, увидел вещий сон: бригадный генерал, совершенно голый, но в эполетах, молча поднял его с койки и повлек по длинному и темному коридору на вершину высокой и остроконечной горы, и там стал вынимать перед ним из древнего склепа разные драгоценные материи. От прикосновения одной из них к продрогшему телу сновидец ощутил во всем теле сильный электрический удар, от которого проснулся весь в испарине. Этому сну Козьма Петрович придавал огромное значение, и рассказывая его, всякий раз прибавлял: «В то же утро я решил оставить полк и определиться на службу по министерству финансов, в Пробирную Палатку, где и останусь навсегда!». Со временем он дослужился до директора Пробирной Палатки, получил Станислава 1-й степени и более уж не мечтал ни о чем. Но тут повстречался с Толстым и Жемчужниковыми, которые догадались, что господин Прутков обладает недюжинным литературным даром, и уговорили его писать, дабы озарить человечество светом глубокой мудрости.

Толстой и Жемчужниковы помирали со смеху, сочиняя все это. Впрочем, когда произведения Козьмы Пруткова стали появляться на страницах журнала «Современник», многие верили, что такой человек действительно существует (в частности, на сей предмет довольно долго заблуждался Федор Михайлович Достоевский). Стихи Пруткова («Когда в толпе ты встретишь человека/Который наг (вариант: «На коем фрак»)/Чей лоб мрачней туманного Казбека/Неровен шаг/Кого власы подъяты в беспорядке/Кто, вопия/Всегда дрожит в нервическом припадке/Знай: это я!»), его афоризмы («Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какой-либо другой, более на судьбу похожею птицей?», «Счастье подобно шару, который подкатывается: сегодня под одного, завтра под другого, послезавтра под третьего, потом под четвертого, пятого и т. д., соответственно числу и очереди счастливых людей»), басни, пьесы, философские трактаты, общественно-политический проект «О введении единомыслия в России» — все шло на ура, потому что было фантастически смешным и неожиданным. Выходило, что Козьма Прутков несет околесицу с таким видом, будто изрекает что-то безусловно великое и гениальное. Литературная шутка оказалась удачнее тех, которыми развеселые братья терроризировали Петербург и, что существенно, все-таки менее опасна, что весьма радовало мать Толстого, Анну Алексеевну, которая иной раз даже и заболевала от прежних выходок сына…

Средь шумного бала

Алексей Константинович Толстой. БиографияАнна Алексеевна вообще что-то стала хворать, и ее часто требовалось возить на воды. Особенно, если ее сын (давно переваливший за третий десяток) начинал уделять слишком много внимания какой-нибудь барышне на выданье. Друг Толстого – князь Мещерский, в чью сестру Алексей был одно время сильно влюблен, вспоминал: «Графиня-мать, гораздо более из ревности к сыну, чем вследствие других каких-нибудь уважительных причин, стала горячо противиться этому браку. … Сын покорился воле матери, которую он обожал».

Но всего бдительная Анна Алексеевна предусмотреть не могла. Однажды Толстой сопровождал наследника на бал-маскарад и там повстречал очаровательную даму, с сочным контральто, пышными волосами, великолепной фигурой и совершенно недамским умом. Разговор с ней заинтриговал Алексея Константиновича так, что он ночь потом не мог уснуть, все ходил из угла в угол и пытался вообразить ее лицо без маски… И стихи рождались сами собой: «Средь шумного бала, случайно/В тревоге мирской суеты/Тебя я увидел, но тайна/Твои покрывала черты»…

О, сколько же было счастья, когда она прислала ему свою визитную карточку и приглашение посетить ее. Незнакомку звали Софья Андреевна (имя, видимо – знаковое для писателей по фамилии Толстой) Миллер. Она оказалась неразведенной женой конногвардейского полковника, с которым разъехалась Бог знает когда. «На этот раз вы от меня не ускользнете!» — сказал Алексей Толстой входя к ней в гостиную. Там он встретил и Тургенева, тоже познакомившегося с Софьей Андреевной на балу. Кстати, Тургенев так вспоминал этот визит: «Я познакомился с грациозной и интересной маской, которая умно разговаривала. Снять маску она отказалась, но через несколько дней пригласила к себе. Что же я тогда увидел? Лицо чухонского солдата в юбке!». Толстой же некрасивости своей незнакомки вовсе не заметил. Он открывал в ней все новые и новые достоинства, его сердце трепетало, когда она пела своим чудесным голосом, его поражало, как тонко она чувствует музыку, как много она знает (Софья говорила на 14 языках, включая санскрит, разбиралась в философии, увлекалась мистикой). Кроме того, она, как и он, увлекалась охотой, носилась по полям и лесам с ружьем и ногайкой в казачьем седле, по-мужски, как заправский доезжачий. «Клянусь тебе, как я поклялся бы перед судилищем господним, что люблю тебя всеми способностями, всеми мыслями, всеми движениями, всеми страданиями и радостями моей души, — уже вскоре писал ей Алексей. — Прими эту любовь, какая она есть, не ищи ей причины, не ищи ей названия. … Бери ее, какая она есть, бери не вникая, ничего лучшего у меня нет». В ней все казалось Толстому совершенством! Все приводило в восторг! Вот разве что, она порой мучила его, заставляя ревновать… К тому же Тургеневу, с которым у Софьи что-то все-таки происходило…

Слухи о любви сына к замужней Миллер поначалу не встревожили Анну Алексеевну. По ее представлениям, эта интрижка не могла вылиться ни во что серьезное и, следовательно, угрожать ее влиянию на Алексея. Но где-то через полгода, обнаружив, что эта история вовсе не идет к концу, мать стала наводить справки об этой женщине, и пришла в неописуемый ужас. Сын был вызван для разговора. Для начала Анна Алексеевна атаковала вульгарную и некрасивую внешность «этой особы» — она специально просила, чтобы ей показали госпожу Миллер в театре. Эту часть речи сын выслушал с улыбкой. Но вот когда мать заговорила о тех слухах, что ходят вокруг прошлого Софьи Андреевны… тут уж ему стало не до смеха. В тот же день он сломя голову бросился из Петербурга в Пензенскую губернию, в имение Софьи Андреевны, где та проводила лето.

Софья Андреевна Миллер
Софья Андреевна Миллер

Любимая не стала отпираться и во всем созналась ему, как на духу. Ее история оказалась трагической. Урожденная Бахметьева, в юности она влюбилась в Вяземского, который воспользовался ситуацией сполна, обещал жениться, а затем оставил Соню. За ее поруганную честь вступился брат, вызвал Вяземского на дуэль, и тот убил его. Два года Вяземский просидел за это злодеяние в тюрьме, а вышедши а свободу, женился на родственнице Алексея Константиновича – красавице и богачке Полине Толстой. Софья Бехметьева тоже вышла замуж – за заурядного, глупого, неродовитого Миллера, которого, впрочем, и оставила по несходству характеров. Выслушав все это, Толстой сказал: «Бедное дитя, с тех пор как ты брошена в жизнь, ты знала только бури и грозы». И тут же предложил ей развестись с Миллером и выйти замуж за него самого…

И потянулись долгие годы мучений. Миллер не давал развода, Анна Алексеевна тоже была исполнена решимости бороться до конца и постаралась устроить сыну настоящий ад. После одного из особенно напряженных разговоров Толстого с матерью у Козьмы Пруткова появилось такое стихотворение: «Вянет лист, проходит лето/Иней серебрится/Юнкер Шмидт из пистолета/Хочет застрелиться». Шутка, но в каждой шутке, как известно… Он метался между матерью и любимой женщиной более 10 лет. Успел крепко привязаться к племяннику Софьи Андреевны – маленькому Андрейке, которого принялся воспитывать точно так, как его самого когда-то воспитывал дядя. Впрочем, не так уж много времени у него было для этого – мать слишком часто увозила его за границу…

Придворная жизнь – то, что больше всего ненавидел Толстой
Придворная жизнь – то, что больше всего ненавидел Толстой

Потом была война с Турцией. В 1854 году флот союзника Турции — Англии вошел в Балтийское море. Толстой с графом Алексеем Бобринским совершают преступление:  снаряжают на свои деньги маленький плавучий партизанский отряд на быстроходной яхте, а ведь каперство запрещено международными договорами. В их планах – повредить как можно больше английских кораблей до того, как те решатся напасть на Кронштадт. Впрочем, скоро стало ясно, что театр военных действий сосредоточен в Крыму, и со стороны Балтики ничто не грозит.  Алексей Константинович вступил майором в стрелковый полк, но добраться до Севастополя не успел – как назло, повредил ногу, а пока лечился — Севастополь пал. Так что «Севастопольские рассказы» написал не он, а его дальний родственник – сражавшийся в той битве артиллерист Лев Николаевич Толстой.

Тем временем, не пережив столь громкого военного поражения, умер император Николай. На престол взошел друг детства Толстого – император Александр II. Новому царю требовались надежные люди, и Толстого он на фронт отпускать не хотел – впрочем, тот вырвался, присоединился к полку, шедшему защищать Одессу. К тому времени, как добрались до места, полк насчитывал шестьсот больных тифом и дизентерией. Умирали по нескольку десятков человек в день. «У нас нет госпиталя,  писал Толстой Софье Андреевне, — больные размещены по избам — один на другом, умирают лицом к лицу». Офицеры сами ухаживали за больными, исполняя роль и врачей, и сестер милосердия, и санитаров. Не хватало ни лекарств, ни еды. Это хорошо еще, что враг все не нападал – воевать в таком плачевном состоянии полк решительно не мог. Тем временем до Крыма дошло известие, что новый император хочет … изменить форму обмундирования. В армии возроптали: «Такое ли теперь время, чтобы заботиться о красоте мундиров?». Друг Толстого Бобринский, услышав как Жемчужников называет Александра II царствующим портным, вызвал дерзкого острослова на дуэль – Алексею Константиновичу с трудом удалось примирить их…

Под самый конец, когда уже заговорили о заключении мира (постыдного для России), Толстой заболел тифом. Патриотический порыв, заставивший его идти в действующую армию, оказался бессмыслицей. Доктор, осматривавший его, увлекался френологией, и, ощупав голову больного, сказал: «Вы человек редчайшей породы. Вам свойственно чувство истинной красоты и способность самозабвенно любить»… А вскоре приехала та, на которой Толстой и оттачивал это свое умение – Софья Андреевна. Она-то Толстого и выходила…

Дом Толстого в Брянской области, где писатель провел последние годы
Дом Толстого в Брянской области, где писатель провел последние годы

Едва-едва успел

Жениться на ней Толстой сумел, только когда умерла его мать. К этому времени их роману с Софьей перемахнуло за 12 лет. «Во мне все то же чувство, как тогда, — поражался Алексей Константинович. — Для меня жизнь состоит только в том, чтобы быть с тобой и любить тебя, остальное для меня — смерть, пустота»…

Еще через несколько лет Толстой сумел осуществить и другую свою мечту – получил отставку при дворе. Совершенно счастливый, он переехал с женой в свое имение Пустынька. Зазывая туда друзей, он писал: «В Пустыньке есть много хорошего, а именно: … простокваша, шахматы, иван-чай, мисс Фрейзер, купальня, ландыши, я, Владимир Жемчужников, тихое место, Софья Андреевна, Моцарт, Глюк, Спиноза, два петуха и три курицы, розбиф, Полонский, распускающаяся сирень, опасный мост, прочный мост, брод, бульон, три английские чернильницы, хорошие сигары, экономка Луиза, желающая выйти замуж, свежие яйца, комары, кисея, кофей, слабительные пилюли, природа и прочее». Выяснилось, правда, что он совершенно не умеет вести хозяйство, которым всегда занималась мать. К тому же, не умеет ни в чем отказывать крестьянам – даже когда те просят о разрешении вырубить на дрова вековую липовую аллею, где Алексей Константинович с детства любил гулять. Словом, он сумел разориться в какие-то поразительно короткие сроки. Впрочем, этому много способствовали браться Софьи Андреевны, взявшие на себя управление имениями Толстого. Теперь пригодились и литературные гонорары, и Толстой даже просил в редакциях переводов, лишь бы заработать…

А, впрочем, разорение его мало трогало. Оставить состояние все равно было некому – племянник Софьи Андреевны Андрейка умер. Да и жизнь самого Алексея Константиновича, только-только вошедшая в то русло, о котором он так долго мечтал, стремительно катилась к концу. Он болел, тяжело и мучительно: как-то сразу, одновременно у него открылась астма и язва желудка, к тому же стала преследовать мигрень… Он сделался грузен, под глазами не сходили мешки, на висках набухли синие жилы, его часто тошнило и рвало. Поездки на курорты то в Шлангенбад, то в Карлсбад мало что давали. Однажды, мучаясь от приступа астмы, Толстой увидел в саду улиток и воскликнул: «Счастливые! У них на правом боку дыра, чтобы дышать, а у меня нет такой дыры, и я вынужден дышать через это ужасное горло»…

Алексея Константиновича не стало в 58 лет. Незадолго до своего ухода он говорил: «И все-таки, я успел! А ведь многим не удается пожить так, как они хотят, ни дня…»

Ирина СТРЕЛЬНИКОВА #совсемдругойгород экскурсии по Москве

P.S. Прогуливаясь по Москве, не забудьте остановиться перед оштукатуренным деревянным домиком на Новой Басманной, принадлежащем Перовым. Здесь вырос Антоний Погорельский, здесь бывал и Алексей Толстой.

Портрет Алексей Константиновича Толстого кисти Репина. Экскурсии по Москве
«А.К.Толстой». Репин
Новая Басманная, 27
Новая Басманная, 27 — дом Погорельских

 

4 thoughts on “Другой Толстой: почему судьбу называют индейкою?

  • 05.11.2016 в 02:27
    Permalink

    Спасибо. От коллеги — пишущего экскурсовода (не такое уж частое явление, насколько я поняла) особенно приятно слышать. -)

    Ответ
  • 14.06.2017 в 18:45
    Permalink

    Сольвычегодский уезд, а не так, как у Вас написано.
    Вообще написано инересно, читается с удовольствием, если бы не ошибки в орфографии.
    Помимо Сольвычегодска:
    цитата: «В приемной наспех одевшегося архитектора ожидал незнакомый флигель-адъютант: «Дело срочное, господин Брюллов! Вам предписано не медля ехать ко двору императора на совещание. » НЕМЕДЛЯ пишется слитно — это наречие. Та же ошибка и в этой фразе: «Ему на встречу каждый раз шел Александр Жемчужников…»
    Жемчужников шел не НА ВСТРЕЧУ (которая могла состояться в дворянском собрании или трактире, скажем), а НАВСТРЕЧУ, то есть по встречной стороне дороги.
    Далее — смысловые неточности: «Тургенев так вспоминал этот визит: «Я познакомился с грациозной и интересной маской, которая умно разговаривала. Снять маску она открылась, но через несколько дней пригласила к себе.»
    Очевидно, «Снять маску она ОТКАЗАЛАСЬ».
    Неточность в тексте стихотворения «Средь шумного бала».
    Тайна не ПОКРЫВАЛА черты, а СОКРЫВАЛА, то есть СКРЫВАЛА. Ведь маска и призвана СКРЫВАТЬ лицо.
    В остальном — статья просто очень и очень интересная.
    Хотелось бы, чтобы в дальнейшем Вы больше внимания уделяли правописанию наречий и точному цитированию.
    Спасибо.

    Ответ
    • 17.06.2017 в 06:24
      Permalink

      Евгения, насчет орфографии-то вы правы — вычитывать так, чтобы выловить всех блох, не успеваю. Вы обратили внимание — вот и спасибо, вот и поправлю. Но насчет цитирования (и прочей точности фактуры) — тут уж извините. -) У Толстого — именно «покрывала», и никак иначе. -)

      Ответ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *